Том 6 (доп.). История любовная
Шрифт:
Я застал только синюю ее юбку и щепную коробочку с пирожным. Быстро-быстро вбегала она на галерею. Она не ходила на свиданье, она все та же!
XII
Идя из сада, я столкнулся в сенях со Сметкиным. Он проскочил так быстро, словно гнались собаки. Мне мелькнуло: шептался с Пашей! А он, уже со двора, крикнул:
– «Листок» хотел попросить, про «Чуркина»-с!
Когда я вошел в переднюю, Паша метнулась ко мне из коридора. Она быстро облизывала губы и тараторила:
– А я за вами идти хотела, надоел Мишка, «Листочка» просит! Говорит, страшно написано, опять Чуркин убьет кого-то! А вы не сердитесь? Не сердитесь, чего надулись? А я все про вас мечталась… – сказала она тише. – Стишки все вспоминала…
«Нет, она не шепталась с Мишкой!» – подумал я.
– И с чего вы взяли… с Мишкой! – шептала она, облизывая губы. – Ндравлюсь я ему, сватать меня хотел, а… паршивый он! – уткнулась она в руки, словно ей стыдно было. – А я… хорошенького люблю, мальчика одного!..
И побежала-запрыгала по коридору. Я так и замер.
«Хорошенького люблю, мальчика одного!..» А если она нарочно, чтобы я не думал, что она с ним шепталась? Женщины очень лживы… Есть даже песня:
Ты мне лгала и обещалась, Сама другому предалась! Любви все тайны сокровенны, Предав, ты с ложью обнялась!Я нашел «Листок», вышел в столовую. Гадала на картах тетка.
_ Сейчас на тебя раскинула… могила тебе вышла! – сказала она язвительно.
– Мо-гила?!. какая могила?… – не понял я.
– Не совсем могила, а крест будет. Значит, провалишься! – Сами вы провалитесь! Всем только гадости говорите!
Засиделись в девушках, потому и злитесь! – истерзанно крикнул я.
– А ты… пащенок! Матери дома нет, так ты зубастишься с теткой, наглец ты эдакий!
И она стала плакать. – Дай вам Господь хорошего жениха! – сказал я кротко и искренно. – Простите меня, я так расстроен. Вот ей-Богу! А теперь хочу всех любить, по Евангелию… – бормотал я, чувствуя, что действительно хочу всех любить.
– Правду ты говоришь? – обрадовалась тетка и стала милой.
– Ей-Богу, сущую правду. И пусть вы выйдете замуж за мучника с Полянки. Он очень хороший человек. И если бы я был богат, я дал бы за вами пятнадцать тысяч, как он просит. Вы еще молоды… вам тридцать два года только…
– Мне тридцать один только… – задумчиво сказала тетка. – Правда, ведь он хороший человек?
– Он… красавец! – воскликнул я. – У него щеки розовые, а когда в бобровой шубе… Нет, Пантелеев очень симпатичный и солидный человек!
Она вздохнула и посмотрела в карты.
– Ах, Тонька-Тонька, – сказала она, вздыхая, – вот смотрю я в карты… а ведь ты не провалишься! Девятка, смотри, треф как легла! Ты бубновый, а она рядышком! И дамочка около. А пиковый хлан отворотился. Нет, тебе хорошо выходит…
– И вам, тетя… очень хорошо выйдет! – растроганно сказал я, и защипало в глазах от слез.
– На, тебе, Тоничка, на орешки гривенничек… – сказала растроганная тетка, доставая деньги из носового платка, – я знаю, ты добрый мальчик! Пойдешь на екзамен, я за тебя пойду помолиться к Иверской. И когда я выйду за Пантелеева, если Бог даст… я тебе подарю золотой. И ты помолись тоже!
– Конечно! Я пойду пешком к Троице и… все будет хорошо. А когда я женюсь… я всем привезу по бонбоньерке! Я запрыгал по коридору и закричал:
– Паша, Паша!!
Паша отозвалась: «а-у-у!»
И я вспомнил радостное утро. Радостный был и вечер.
Она вышла из своей комнатки, и я не узнал ее. На ней было синенькое «жерсей», похожее на матроску, с белыми полосками, которое к ней так шло. Сразу она стала тоньше и благороднее. Черную юбку она подстегнула пажом, и я увидал новенькие, на каблучках, ботинки. Она стала гораздо выше. И я подумал: если бы она нарядилась амазонкой, была бы совсем как Зинаида!
– Вот! – сказал я, протягивая «Листок», – передай этому… конторщику!
Я побоялся взглянуть в глаза: а вдруг узнаю, что она шепталась!
– Очень нужно! Горничная я ему, что ли, передавать! Сам пусть у вас попросит… – сказала Паша, разглядывая свои ботинки. – Смотрите, какие справила! – и она покачала ножкой. – И без скрипу! Вы все смеялись, дразнили «скрипкой»! А теперь так подкрадусь, что и не услышите… Правда?
И она прошлась по коридору, любуясь на ботинки.
– Хотите, покажу «сороку»?
– Ах, покажи! Ты так чудесно…! – воскликнул я. Мне хотелось подольше побыть с нею.
– Вот сорока летела…
Она вспорхнула и так зашумела юбкой, словно летела стая.
– Села…
Она подпрыгнула и скакнула. Мелькнули юбки – беловато-черным.
– Хвостиком покачала…
Она подтянула юбки, сдвинула плотно ноги и так стянулась, что стала одна ножка. Она нагнулась, и ее черно-белый хвостик закачался.
– Носиком затрещала… Чирстырр, чирстырр!.. Ну, самая настоящая сорока!
– Повертелась, на все стороны огляделась…
Она повертела каблучками, сжимая ноги. Вертелась, как сорока. Я видел сзади обтянутые черными чулками икры. Над ними качался хвостик.
– Паша, да ты… артистка?! – воскликнул я.
– Скакнула…
Она поскакала боком, сдвинутыми ногами, быстро-быстро.
– П-пы!.. Убили сороку-белобоку!.. Она упала и вытянула ножки.
– Ах, ты… жерсю запачкаешь!.. Хорошо?!.
– Па-ша… так у тебя красиво…! – изумленно воскликнул я.