Том 6. Отечник
Шрифт:
Монашество в настоящее время находится в тех условиях, в каких была Церковь Христова в века язычества. Это не корабль, а множество людей, рассеянных по треволнению житейскому, которые должны общением молитв, письменных и иногда личных сношений путеводствовать друг друга. Вы не найдете в нынешнее время ни одной обители в собственном смысле слова, ибо правила святых Отцов поражены, разъединены светскими указами; остались по местам монахи, они-то должны своим общением, святым и непорочным, восстановить монашество, для которого, когда угодно будет Богу, найдутся и обители".
Сквозь стеклянную дверь я увидел входящего нашего отца ректора [2123] и сказал отцу Игнатию с замечанием: "Вот израильтянин,
[На другой день]. Узнав от моей матушки, что я ищу случая увидеться с ним и живу для этого в Академии, архимандрит Игнатий обещал, как скоро найдет свободную минуту прислать за мною.
После обеда я гулял с отцом Сергием в Пафнутьевском саду. С ударом колокола к вечерне мы отправились домой, а против кельи отца Игнатия встретили меня два посланных за мною. Отец Игнатий стоял у окна: благородный овал его свежего румяного лица, в легкой тени уже не прежних кудрей, очень памятен. Мы выпили по чашке чаю, после чего разговор {стр. 699} едва завязывается, — он только успел узнать ход моего дела о монашестве и о совершенном слишком быстром расстройстве моих семейных дел, — как явились к нему с приглашением идти в ризницу, он стал было отказываться усталостью, просил обождать до завтра, но просили настоятельно. "Нечего делать — подай мне крест".
Он пригласил меня в спутники. У входа в ризницу стояли ризничий, казначей и о. наместник. Отец Игнатий был изумлен и, вероятно, очень рад, что не дал отказа. Отец Антоний повел его через коридор на лестницу. Архимандрит Игнатий редко позволял себе замечания и вопросы, смотрел внимательно, но молча, без знаков удивления и восклицательных. На мою заметку, что по древним пеленам с изображением Преподобного Сергия другие думают обличить благословляющую руку раскольничью, отец Игнатий заметил: "Но большой палец большею частью не виден, и спор неразрешим. Изображали в те времена и так и этак, потому что не обращали на крестосложение, как на мелочь, никакого внимания, доколе не возникли споры".
Из ризницы повели нас в амбары хлебные, в пекарню, в хлебную, в странную, в больницу, в училище…
Отец Игнатий молчал. Наместник был решительно искренним пред своим гостем. При всей моей предрасположенности к отцу Игнатию я почти был не за него».
Отец наместник Троице-Сергиевой Лавры Антоний (в миру Андрей Гаврилович Медведев, 1792–1877), о котором упоминает отец Леонид, был личностью незаурядной. Происходил он из крестьян, самоучка. Служа помощником аптекаря, обучился у него и в 1812 г. получил формальное разрешение на занятия врачебной практикой. В 1822 г. постригся в Высокогорской Вознесенской пустыни. В 1824 г. совершил паломническое путешествие в Киев. 10 марта 1831 г. был избран Митрополитом Московским Филаретом в наместники Троице-Сергиевой Лавры и 15 марта возведен в архимандриты Вифанского монастыря. Он вполне оправдал выбор Митрополита, сделавшись его духовным отцом, другом и деятельным сотрудником. Несмотря на то, что любил уединение и не раз просился на покой, пробыл наместником Лавры 46 лет и привел ее в состояние, достойное ее исторического значения. В течение 35 лет {стр. 700} находился в переписке с Митрополитом Филаретом, 1681 письмо которого к нему изданы в 4-х весьма объемистых томах.
29 июля 1847 г. Митрополит Филарет написал отцу Антонию: «Будет у вас Сергиевой пустыни архимандрит Игнатий. Примите его братолюбно.
Заговорите с ним о афонском иеромонахе Иосифе, которого он видит не так, как вы мне показывали прежде» [2124].
Однако что-то неблагоприятное произошло у отца наместника Антония с архимандритом Игнатием при их первой встрече. «С Лаврским наместником Антонием я очень не сошелся, а поладил с Академическим Ректором Алексеем», — писал архимандрит Игнатий своему наместнику 7 сентября 1847 г.
Видите, что о. архимандрит Сергиевой пустыни Игнатий написал книгу против книги Фомы Кемпийского и желает, чтобы я ее видел и побудил его к изданию ее в свет. Не надеюсь, чтобы, если прочитаю книгу, мог я написать о ней то, что понравилось бы ему. Мне странною кажется мысль писать назидательную книгу именно против Фомы Кемпийского. Мне кажется, всего удобнее продолжить молчание, в котором я до сих пор оставался невольно. Но сим дается ему причина к неудовольствию. Не читав книгу, если скажу, что не надеюсь быть с нею согласен, это будет жестко, а может, еще менее могу сказать мягко, когда прочитаю книгу» [2125].
Здесь следует отметить, что святитель Игнатий очень отрицательно относился к книге Фомы Кемпийского «Подражание Христу»: «Книга «Подражание», — писал он, — есть не что {стр. 701} иное, как роман, подыгрывающийся под тон Евангелия и ставимый наряду с Евангелием умами темными и не отличившими утонченного сладострастия от Божественной благодати» [2126].
И второе письмо Митрополита Филарета от 23 января 1857 г.: «Давно не отвечаю вам, отец наместник, о слове Святителя Димитрия о Божией Матери: поклоняюся Твоему безгрешному зачатию от святых родителей. И теперь не надеюсь отвечать достаточно.
…Слова святителя Димитрия можно понимать о зачатии чистом от произвольного греха, ибо сие было после долгой честной жизни в старости, не по желанию плоти, но в послушании предречению Ангела. Но не невероятно и то, что он понимал оные так, как о сем мудрствуют ныне на западе.
…При сем вспоминаю разговор мой с пустынским архимандритом Игнатием. Книгу о подражании Христу он так не одобрял, что запрещал читать. Я возразил ему, что святитель Димитрий приводит слова сей книги, оговариваясь, что Фома Кемпийский хотя иностранный купец, но приносит добрый товар. Архимандрит отвечал мне: мы не знаем, когда святитель Димитрий введен был в благодатное достоинство святого отца, и, может быть, указанное мною написал еще тогда, когда был просто благочестивым писателем или проповедником.
И св. Варсонофий Великий говорил, что святые Отцы под охранением благодати Божией писали чистую истину; однако между тем иногда, не оградив себя молитвою, писали мнения, слышанные от наставников, не строго испытанные, которые читающий без оскорбления святых Отцов может и должен отложить в сторону, не обязываясь принять оные.
Рассуждения о зачатии Божией Матери писать нужно ли, и полезно ли, сомневаюсь. Кажется, у нас довольно спокойно смотрят на вопрос о сем. Не возбудить бы распрей, которых разрешение трудно предвидеть» [2127].
Но возвращаемся к записям отца Леонида (Краснопевкова) о продолжающемся его свидании с архимандритом Игнатием в августе 1847 г.: «На следующий день после обедни о. архимандрит позвал меня. Подали чаю и аккуратно нарезанный благословенный хлеб. Разговор завязался, и больше часа говорил он: я слушал в сладость. Вот содержание нашего разговора:
{стр. 702}
"Все в нашей деятельности, — говорил я, — должно быть направлено к истине и добру, и это двойственное стремление должно иметь выражение прекрасное…"