Том 6. Вокруг света на «Коршуне»
Шрифт:
— Лево… Больше лево… Так держать!..
Адмиральский корвет совсем близко, а «Коршун» летит прямо на его корму, где стоит кучка офицеров с адмиралом во главе. Все на «Коршуне» словно бы притаили дыхание. Вот, кажется, «Коршун» сейчас налетит на адмирала, и будет общий позор. И капитан, спокойно ходивший по мостику, вдруг остановился и вопросительно-тревожно взглянул на старшего офицера, уже готовый крикнуть рулевым положить руля на борт. Но в это самое мгновение Андрей Николаевич уже скомандовал:
— Право на борт!..
Рулевые быстро заворочали штурвалом,
— Паруса на гитовы! По марсам и салингам! Из бухты вон, отдай якорь! командовал старший офицер.
Якорь грохнул в воду. Марсовые, точно кошки, бросились по вантам и разлетелись по реям.
Прошло много-много пять минут, как все паруса, точно волшебством, исчезли, убранные и закрепленные, и от недвижно стоявшего недалеко от адмиральского корвета «Коршуна», красивого и внушительного, с выправленным рангоутом и реями, со спущенными на воду шлюпками, уже отваливал на щегольском вельботе капитан в полной парадной форме с рапортом к адмиралу.
Глядя на «Коршун», можно было подумать, что он давно стоит на рейде, так скоро на нем убрались. И все на нем — и офицеры и матросы — чувствуя, что «Коршун» не осрамился и стал на якорь превосходно, как-то весело и удовлетворенно глядели. Даже доктор проговорил, обращаясь к Андрею Николаевичу, когда тот, четверть часа спустя, вбежал в кают-компанию, чтобы наскоро выкурить папироску:
— А ведь славно стали на якорь, Андрей Николаевич!
— Да, ничего себе, — отвечал старший офицер и, снова озабоченный, не докурив папироски, выбежал из кают-компании наверх…
Прошло полчаса. Капитан не возвращался с флагманского корвета.
— Долго же его адмирал исповедует! — заметил лейтенант Поленов.
— Еще дольше почты не везут! — воскликнул белокурый и красивый лейтенант Невзоров, нетерпеливо ожидавший с берега почты из консульства, рассчитывая получить от своей молодой жены одно из тех писем-монстр на десятках страниц, какие он получал почти в каждом порте, и раздраженно прибавил: — И что это за консул скотина! Не знает, что ли, что мы пришли… Ведь это свинство с его стороны!
И многие, ожидавшие весточек с родины, находили, что это свинство и что надо сказать об этом капитану.
Старший офицер снова вбежал в кают-компанию.
— Эй, Егоров! рюмку водки и сыру! Да живо.
— Есть! — отвечал на бегу вестовой.
Встававший вместе с командой в пятом часу утра, старший офицер имел обыкновение до завтрака замаривать червяка. Два стакана чаю, которые он выпивал утром, не удовлетворяли его.
— А долго что-то капитан у адмирала! — озабоченно проговорил и он, выпивая рюмку водки и закусывая куском сочного честера, любимого своего сыра, запас которого он сделал еще в Лондоне. — Господа! Кому угодно? любезно приглашал он. — Степан Ильич… рюмочку!
— Разве что рюмочку.
И старший штурман проглотил рюмку и, закусив маленьким кусочком сыра, промолвил:
— Славный у вас джин, Андрей Николаевич… Да, долгонько что-то капитан.
— Быть может, адмирал оставил
— Адмирал завтракает в полдень, а теперь всего десять часов… Верно, расспрашивает о плавании… об офицерах.
— Верно, и день смотра назначит! — вставил Ашанин.
— Ну, батенька, он дней не назначает, не таковский! — засмеялся Степан Ильич.
— У него, что ни приезд, все смотр! — заметил и Поленов.
В эту минуту сквозь открытый люк кают-компании раздался голос стоявшего на вахте мичмана Лопатина:
— Караул и фалрепные! Свистать всех наверх!
И вслед затем в кают-компанию вбежал сигнальщик и доложил:
— Адмирал и капитан едут!
Старший офицер опрометью бросился в каюту, захватил кортик и, на ходу прицепляя его, выбежал наверх. Вслед за ним, надевши кортики, вышли и все офицеры и выстроились на шканцах.
Команда стояла во фронте.
Катер, в котором сидели адмирал, капитан и флаг-офицер, быстро приближался к парадному трапу «Коршуна». За катером шел капитанский вельбот.
Как только что катер подошел к борту, старший офицер и вахтенный начальник стояли у входа, готовые рапортовать адмиралу. Андрей Николаевич был несколько взволнован и почему-то все оправлял свой кортик. Мичман Лопатин, напротив, был в обычном своем жизнерадостном настроении.
Взбежав по трапу мимо фалрепных с живостью молодого человека, на палубу выскочил небольшого роста, плотный, коренастый, широкоплечий человек лет за сорок, в черном люстриновом сюртуке, с аксельбантами свитского адмирала, с отложным неформенным воротником, открывавшим белоснежные воротнички сорочки. И его фигура и его лицо — круглое с мясистыми, гладко выбритыми щеками, с небольшими короткими усами и круглыми, слегка выкаченными большими глазами дышали энергией кипучей натуры; некрасивое лицо невольно обращало на себя внимание своей оригинальностью. В нем чувствовалось что-то сильное, властное и вместе с тем простодушное.
Выслушав рапорты, адмирал, веселый, видимо уже расположенный к «Коршуну», снял фуражку, обнажив свою круглую голову с коротко остриженными черными, слегка серебрившимися волосами, и, крепко пожав руку старшего офицера, приветливо проговорил, слегка заикаясь:
— Очень рад познакомиться с достойным старшим офицером… Э-э-э… Очень рад… Мне Василий Федорович говорил о вас… И я должен вам сказать, Андрей Николаевич, что «Коршун» щегольски вошел на рейд и стал на якорь… Приятно видеть такие суда-с!
И вслед затем он протянул руку Лопатину и спросил:
— Ваша фамилия, молодой человек?
— Лопатин, ваше превосходительство!
— Приятно познакомиться. Должно быть, вы бравый офицер… Не так ли, Василий Федорович?
И, не дожидаясь ответа, вполне уверенный, вероятно, что ответ будет утвердительный, адмирал направился быстрой походкой к фронту офицеров и, снова сняв фуражку, сделал общий поклон. Капитан называл фамилию каждого, и адмирал приветливо пожимал всякому руку. Поленова и Степана Ильича, с которыми раньше плавал, он приветствовал, как старых знакомых.