Том 7. Дневники

Блок Александр Александрович

Почти нельзя описать: Франц выписывает из-за границы какого-то «запрещенного» пана, и мы с мамой (или с Любой?) везем его ночью по трясучим проселкам куда-то сюда. Впереди нас на низких санках сидит не то сам этот пан, не то возница, старенький старичок, еле везет, попадает во все ухабы и вывихивает нервы, так что я бью его палкой; после этого сидящая рядом со мной (не то Люба, не то мама) ударяет его тоже палкой по голове, так что он пригибается, а я кричу с исступлением отчаянья и с восторгом жалости: «Не смей бить старика!» Потом мы приезжаем к какому-то огорку, выходит Франц и что-то кричит, чего пан должен слушаться.

Сон, сплетенный с вихрем

каких-то других, посторонних; наиболее ясно только то, что я написал: жалость и юность — обе раздирающие. Ночь, возок, пустыня, «страшно» (потому что пусто), и со мной — мать и жена: в одной.

После нескольких дней бесприслужья — какая-то девчонка, умеющая сносно готовить, будущая горничная Мережковских (от Таты).

Вчера вечером мы вчетвером (Люба, мама, Франц и я) — в «Аквариуме».

Люба все эти дни носилась и хлопотала.

Сегодня бестактная заметка в «Речи» о Териокском предприятии, где пропущены Веригина, Мгебров и др. «настоящие» актеры, а упомянуты Мейерхольд, Кульбин, Пронин, я (!) и Люба… Кто давал заметку? — Любе она неприятна. И с какой стати упоминать ее, ничего еще не сделавшую? Да еще в качестве «жены поэта».

— …Переменилось много в духе предприятия, как мне кажется. Вначале они хотели большого идейного дела, учиться и т. д. Но не знали, были впотьмах, бродили ощупью.

Понемногу стали присоединяться предприимчивые модернисты, и, как всюду теперь,оказались и талантливыми и находчивыми, быстро наложили свою руку и… вместо БОЛЬШОГОдела, традиционного,на которое никто не способен, возникло талантливое декадентское МАЛЕНЬКОЕдело. Тут нашлись и руки и пафос. Речибыли о Шекспире и идеях, делопошло прежде всего о мейерхольдовских пантомимах, Кузмин с Сапуновым сватают Кроммелинков и т. д., - до чего дойдет, посмотрим, не хочу осуждать сразу.

К вечеру.В 4.30 маленькая уехала. Я с великой тяжестью провожал ее на вокзал (тут же — Мейерхольд и А. П. Иванов), потому что перед отъездом было невыносимо — оба мы «нервные». Смотрел, пока поезд не повернул, и маленькая смотрела.

С вокзала поехал к маме обедать, там обедал Женя, потом пришел Е. О. Романовский. В 10-м часу я ушел, в Мойке баграми шарили утопившегося, так и не нашли, бросили, городовой сказал: сам всплывет.

Печальное, печальное возвращение домой. Маленький белый такс с красными глазками на столе грустит отчаянно. Боюсь жизни, улицы, всего, страшно остаться одному, а еще и мама уедет.

30 мая

Вчера — работал небезуспешно, обедал у мамы, простился с ней (тягостно, тягостно). Сегодня не буду провожать ее на вокзал, [57] вечером поеду с Пястом в Царское Село — кататься с Женей втроем на велосипеде. [58]

Что я литературного делал и писал до июня 1912 года (кроме мелких стихов):

1) Автобиография Венгерову — не дописано (в январе).

57

Напротив, проводил, слава богу, господь ее храни.

58

Разумеется,

не состоится; а мы все гуляли в Петергофе — хорошо. Мы с Пястом приехали по железной дороге, а Женя на велосипеде из Царского.

2) Предисловие к дневнику Соколовой (в январе) — не напечатано (2 экземпляра на пишущей машине — 1 экземпляр у Руманова). Сюда же относятся наброски впечатлений от самой Соколовой.

3) «От Ибсена к Стриндбергу» (апрель). — «Труды и дни», № 2 (май).

4) «Памяти Стриндберга» (май) — «Современник», № 5 (май).

5) Опера (сначала — балет) — апрель, май и т. д.

6) Корректуры и примечания к «Снежной ночи» (февраль, март).

7) Составление книжечек детских стихов для Сытина.

Что должно быть сделано:

Опера (Балет?)

Поэма!..

Стриндберг — для «Трудов и дней» (к августу).

Новое издание «Театра» (с «Песней Судьбы»).

NЯ. Новая петербургская газета (Сытина).

Судьба «Действа о Теофиле»…

План (давнишний): Грибоедов(моя работа о нем — у Венгерова. Заметки в записной книжке).

1 июня

Вчера — письмо от маленькой и работа. Сегодня письмо от мамы (с Подсолнечной), некоторая работа. Днем Руманов (о детских книжках, о Мережковских, о катании «Биржевых ведомостей» «по Сене», о Ясинском).

2 июня

Вечером у Ремизова — хорошо.

3 июня

Весь день составлял детские книжки для Сытина. К вечеру поехал на открытие спектаклей в Териоках. Оно, оказывается, опять отложено. Их дача, парк и море. Богема. Репетиция. Много хорошего. Посмотрим. Маленькую привез я с собой.

4 июня

Маленькая опять поехала.

Устраивая (стараясь…) дела А. М. Ремизова, которому нужны эти несчастные 600 рублей на леченье и отдых,притом заработанные,начинаю злиться.

Руманов — я уже записываю это — систематически надувает: и Женю, и Пяста, теперь — Ремизова. Когда доходит до денег, он, кажется, нестерпим. Или он ничего не может, а только хвастается? Купчина Сытин, отваливающий 50 000 в год бездарному мерзавцу Дорошевичу, систематическизадерживает сотни, а то и десятки рублей подлинным людям, которые работают и которым нужно жить— просто. Такова картина. Или Руманов врет все и действительно только на службе у купца, а повлиять на дурака и жилу не может?

Пишу Руманову, упрашиваюего.

Вечером — в Зоологическом саду — борьба.

5 июня

Письмо хорошее от мамы. — Пришел Городецкий, которому я переписал три векселя. Завтра он уезжает с женой в Италию. Некоторая недоуменность чувствуется между нами. — Весь день работал (1-е действие).

6 и 7 июня

Утром 6-го работал хорошо (кончил вчерне 1-е действие). Потом — закатился, встреча с Л. Андреевым, Сапуновым — и ужасно проведенные сутки. 7-го вечером — Пяст и Ивойлов (пришли).