Том 7. Дневники
Шрифт:
Если бы исторические события не были так крупны, было бы очень заметно событие сегодняшнего дня, которое заставляет меня решительно видеть будущее во Временном правительстве и мрачное прошлое в генерале Корнилове и прочих. Событие это — закрытие газеты «Новое время». Если бы не всё, надо бы устроить праздник по этому поводу. Я бы выслал еще всех Сувориных, разобрал бы типографию, а здание в Эртелевом переулке опечатал и приставил к нему комиссара: это — второй департамент полиции, и я боюсь, что им удастся стибрить бумаги, имеющие большое значение.
Во всяком случае, уничтожено
Кузьмин-Караваев назначен начальником штаба того отряда, который должен принудить к сдаче корниловские войска в Луге.
Л. А. Дельмас прислала Любе письмо и муку, по случаю моих завтрашних имянин.
Да, «личная жизнь» превратилась уже в одно унижение,и это заметно, как только прерывается работа.
30 августа
«Имянины». Еда. Л. А. Дельмас прислала мне цветы и письмо; завтракали мама, тетя, Бабенчиков, Женя; Бабенчиков говорил о их поколении под знаком декабризма (эпизод Керенский — Корнилов), связанном со мной (много молодых офицеров), — ОБДУМАТЬ.Жене я больше не дал работы (бедному); днем и за обедом сидел Чулков. Любочка нарядилась, угощала, болтала; купила мне мохнатых розовых астр (детских).
Я измучен, как давно не был. Мне кажется, что я ничего не успею, комиссия висит на шее, успеть все почти невозможно.
2 сентября
Работа все дни с утра до вечера. Княжнин наконец получил место редактора у нас. Люба второй день подряд видится с Кузьминым-Караваевым и начинает восстановляться против меня. (Нет, это ошибка забитого воображения.)
3 сентября
Завтракали мама и Женя Иванов.
Бесконечно ясный, холодный и грустный день. Осень. Я подошел к озеру; купальни заколочены, пароход перестал ходить, поездов меньше, листва редеет.
Вчера в «Речи» сказано, что Художественный театр открывает сезон в половине октября пьесой Блока «Роза и Крест». Я бы желал присутствовать и посмотреть автора.
Россия объявлена демократической республикой.
Немцы могут высадиться в Финляндии.
Работа, работа. Идут стенограммы на лад.
4 сентября
Сегодня ночью я увидал в окно Дельмас и позвал ее к себе. Люба тоже уходила куда-то.
Пускай Княжнин поступает в комиссию, это, может быть, обтешет его немного, причешет ему вихры. Вихраст русский человек.
Если что-нибудь вообще будет, то и я удалюсь в жизнь, не частную, а «художническую», умудренный опытом и пообтесанный.
Утром — Бабенчиков, сраженный моей «жестокостью» (не стенограммы, а декабризм и XX век).
Большой день во дворце: допрос Родзянко.
Княжнин устроен и прошел все формальности.
По вечерам иногда (как сегодня) на меня находят эти грубые, сильные, тяжелые и здоровые воспоминания о дружине — об этих русских людях, о лошадях, попойках, песнях, рабочих,
7 сентября
Вчера — стенографические вопросы, комплименты мне от С. Ф. Ольденбурга. Сдача дел Княжнину. Днем у мамы. Обедал Княжнин.
Утром — телефон от Ф. Д. Батюшкова (извиняется, что не известил о моем избрании. Состав театрально-литературной комиссии: Е. Леткова, П. О. Морозов и я, кандидат — Пиксанов. Необязательное присутствие на заседаниях, право присутствия на заседаниях репертуарного комитета. Очередные доклады о пьесах). О времени первого заседания известит меня Морозов.
Телефон от Морозова — первое заседание предположено в субботу 9-го в 8 часов вечера, в конторе императорских театров.
Отчетное заседание днем во дворце. День довольно пестрый — сквозь работу дома — телефонный.
9 сентября
Дни рабочие. Сегодня вечером мы заседаем в первый раз — литературная комиссия. Батюшков разъяснил наше положение, потом мы остались втроем (Морозов, я и Пиксанов). Морозов рассказал содержание восьми пьес. Поговорили и разошлись, получив по четыре пьесы и по груде билетов в Александрийский и Михайловский театры на весь сезон.
12 сентября
Давно нет желания записывать. Все разлагается. В людях какая-то хилость, а большею частью — недобросовестность. Я скриплю под заботой и работой. Просветов нет. Наступает голод и холод. Война не кончается, но ходят многие слухи.
У мамы вчера был припадок.
С Любой на днях была ссора. Я очень ясно определил для себя худшуюсторону положения. Настолько ясно, что коротко и ярко мучился, а потом опять забыл главное, погрузившись в эту чужую работу.
17 сентября
Бусин день. Мама днем (и тетя). Проклятие имянин.
Утром — Бабенчиков. Небольшая работа.
14-го — стенограммы с Ольденбургом и Миклашевским и работа.
15-го — большая работа (рецензия для театральной комиссии и Хабалов). Утром — Бабенчиков.
16-го — сплошное заседание. Во дворце — отчет и стенограммы (с 11 до 5-ти). Вечером я прочел свой первый доклад в литературной комиссии, из которой, слава богу, ушел Пиксанов, место его занял горбатый Горнфельд (о пьесе «Человек» Фредерика ван Эйдена, перевод с голландского В. Азова).