Том 7. Дядя Динамит и другие
Шрифт:
— Превосходно! — сказал Галли. — Позвоним ему завтра с утра.
Глава восьмая
Будуар леди Констанс (второй этаж) выходил на дорожку перед входом, а там — и на самый парк, куда и глядела хозяйка через два дня после изложенных событий. Она стояла у окна, выпуская пламя из красиво очерченных ноздрей, а время от времени содрогалась, словно невидимая рука колола ее булавкой. Думала она об Аларихе, герцоге Данстаблском, и стилист в духе Флобера, искавший точные слова, сказал бы, что она бесилась, как мокрая
Много лет назад, еще в детстве, она непрестанно слышала от гувернанток: «Конни, милочка! Истинные леди чувств не выдают»; слышала — и усвоила. На людях она сохраняла патрицианскую отрешенность, но можно же в конце концов немного расслабиться в своей комнате! Да, можно. Когда, глядя на парк, она дрожала и хмурилась, самая строгая гувернантка признала бы ее права. Леди Констанс была гордой женщиной и вынести не могла, что Аларих приглашает к ней кого ни попадя, сперва — Траута, теперь какого-то Халлидея. Утешало ее одно: все ж это не друзья Галахада.
Пока она стояла, буквально извергая адреналин, ко входу, тяжко пыхтя, подкатило такси (владелец — Робинсон-младший), а из него вышел, судя по всему, этот самый Халлидей. Проследив за ним взглядом, которому позавидует василиск, леди Констанс признала, что с виду он вполне приличен. Но пригласила его не она, а потому — обдала холодом, когда через несколько минут Галли привел его к ней. Нервный молодой человек, отметила хозяйка замка. Трепыхается.
И не ошиблась. Джон именно трепыхался. Недолгий экстаз сменился чувствами, которые испытывает кошка, забредшая в незнакомую аллею. Галли говорил ему, что хозяйка вполне способна вышвырнуть вон, и, глядя на нее, он видел, что это верно. Припомнив, что муж ее — американец, по фамилии Скунмейкер, он живо представил себе гибрид Хемфри Богарда [12] с Эдвардом Робинсоном, [13] цедящий слова, не разжимая губ, и питающийся сырым мясом. Таким червем он не чувствовал себя даже в те минуты, когда судья ругал его за недостаточно умелую защиту обоих Онапулосов.
12
Хемфри Богард (1899–1957) — американский киноактер, амплуа — «хемингуэевский герой».
13
Эдвард Робинсон (1893–1973) — тоже американский актер, похожий на небольшого носорога.
Галли, в отличие от него, цвел и веселился. Сестра его не пугала. Когда на твоих глазах разумная няня бьет человека головной щеткой, чары его теряют силу. К тому же сейчас он всех любил. Мало, что так приближает к герою Диккенса, как сознание, что ты вытащил ближнего из компота. Думая об этом, Галли веселился и цвел.
— Привет, Конни! — пропел он, словно он — жаворонок, а не позор семьи. — Вот мистер Халлидей, которого ты ждешь-не дождешься. Сразу привел к тебе.
— О? — сказала леди Констанс. — Здравствуйте, мистер Халлидей.
— Большой приятель Данстабла, — сообщил Галли.
— О?
— И мой. Мы только что познакомились, но как-то сразу подружились. Называем друг друга по имени, Галли, Джон.
— О?
— Это
— Нет.
— Когда ты ее ждешь?
— Попозже.
— Так, так. У нас гостит некая Линда Гилпин, — объяснил Галли. — Вчера уехала на какое-то сборище, в свою старую школу. Я ее предупреждал, она там совсем усохнет, но что поделаешь! Хорошо, пойду покажу Джону замок. Вам повезло, Джон. В особый день с посетителей берут полкроны, ха-ха.
Когда дверь за ними закрылась, леди Констанс выпустила воздух, который так и держала все это время. Менее воспитанная женщина еще бы и выругалась, ибо беседы с Галли действовали на ее нервы, как наждачная бумага. И сказать ничего нельзя, виноват Аларих. Вот ему она скажет… — и тут он вошел.
Те, кто изучил ее характер, удивляются, почему она ждала до сих пор, но мы это объясним. О приезде Джона она узнала, когда у нее был приступ невралгии и ей запретили вставать.
Мы уже говорили, что леди Констанс любила герцога любовью сестры. Однако по ее нынешнему взгляду никто бы этого не угадал. Так смотрят, в лучшем случае, тетушки.
— Да, Аларих?
— Э?
— Я говорю, да, Аларих?
— Очень глупо, — заметил герцог. — Что ты имеешь в виду? Я ничего не сказал, при чем тут «да»?
Леди Констанс совсем уж оцепенела. Как обычно, герцог рыскал по комнате, перебирая мелкие предметы и бросая неприязненные взоры на фотографию Скунмейкера. Опять же, как обычно, ей при этом казалось, что множество муравьев гуляет у нее по спине; и она вспоминала уроки гувернанток.
— Я сказала «Да, Аларих», потому что хотела спросить, зачем ты пришел.
— Э?
Любовь сестры убыла еще порядка на два. Муравьи расплодились.
— Тебе что-нибудь нужно?
— Да. Марка. Пишу в «Тайме», насчет правительства. Никто ничего не смыслит. А кто это Джейн?
— Прости?
— Тут подписано: «Джейн». От кого это?
— Не читай мои письма.
— Я и не читаю. Они скучные. Почему Скунмейкер глупо хихикает?
— Мне очень жаль, — сказала леди Констанс, — что улыбка моего мужа тебя не устраивает. Если хочешь, позвоню по международной и попрошу учесть твою критику.
— Э? — откликнулся герцог, вертя письмо от некоей Эми, которое ему понравилось. — А что этот Фред натворил?
— Прости?
— Вот она пишет, надо с ним развестись. Наверное, такое отмочил…
Леди Констанс со свистом вдохнула воздух.
— Положи мое письмо! Слушай!
— По-моему, — заметил герцог, — ты беспокоишься. В чем дело, а?
— Беспокоюсь? Я бешусь. Это — замок, а не гостиница.
— Ты насчет Траута?
— И Халлидея.
— Ну, Трауту я продаю картину, — объяснил герцог. — Надеюсь, что даже существо женского пола поймет такую несложную мысль. А Халлидей…
— Что ты собираешься продать ему? Видимо, это уже не замок, а торговый центр.
Герцог руководствовался тем же правилом, что и Галли: ругают тебя? Нападай.
— Чего ты язвишь? — спросил он. — Ах-ах-ах-ах! Разъязвилась. Я тебе и так скажу, а то будешь перед ним выпендриваться. Давно думаю, как эти янки терпят. Губы скривишь, глаза — на нос, смотреть противно! Ну, ладно. Значит, когда я ушел…
— Откуда?
— Ну, когда Эмсворт свихнулся. Да, у него в детстве никто не отнял соску?