Том 8. Дживс и Вустер
Шрифт:
— Ни малейшего, милорд. «То, что начертано рукою Провиденья…
— Послушайте!
— …уж недоступно впредь для измененья, Ни доводам ума, ни знаньям богослова, И никаким слезам не смыть судьбы решенья». Вы что-то сказали, милорд?
— Я только хотел попросить вас остановиться.
— Разумеется, милорд, как скажете.
— Я что-то не в настроении сегодня слушать стихи.
— Очень хорошо, милорд. Я привел эту цитату из персидского поэта Омара Хайяма, просто потому что она очень подходит к настоящему моменту. Могу ли я задать вашему сиятельству вопрос?
— Да, Дживс?
— А
При одном только этом предположении Билла всего передернуло.
— Нет, конечно. С ней бы случилось сто родимчиков, услышь она такое. Я в общем-то дал ей понять, что работаю при Сельскохозяйственном Совете.
— Очень уважаемое учреждение.
— Не то чтобы я прямо так ей сказал. Но я раскидал по всему дому их издания и позаботился о том, чтобы они попались ей на глаза. Вам известно, что Сельскохозяйственный Совет напечатал семьдесят девять вопросников, не считая семнадцати брошюр?
— Нет, милорд, этого я не знал. Показывает большое усердие.
— Редкое усердие. Они там из кожи вон лезут, эти ребята.
— Да, милорд.
— Но мы уклонились от темы, а речь шла о том, что мисс Уайверн ни при каких обстоятельствах не должна узнать страшную правду. Это был бы конец всему. Когда мы обручились, она выдвинула непременное условие, чтобы я раз и навсегда перестал ставить на лошадей, и я дал слово, что больше не поддамся соблазну. Вы конечно можете сказать, что быть букмекером — не то же самое, что играть на скачках, но боюсь, мисс Уайверн вам в этом не убедить.
— Разница действительно тонкая, милорд.
— Стоит ей узнать, и все пропало.
— Мы не услышим свадебных колоколов?
— Это уж точно. Я и охнуть не успею, как она возвратит меня по месту покупки. Так что если она начнет задавать вопросы, смотрите, не проговоритесь. Молчите, даже если она будет вставлять вам горящие спички между пальцами ног.
— Такая опасность маловероятна, милорд.
— Наверное. Я просто хочу сказать, что бы ни случилось, Дживс, храните тайну и ничего не говорите.
— Вы можете на меня положиться, милорд. Как вдохновенно выразился Плиний Младший…
Билл поднял руку.
— Хорошо, хорошо, Дживс.
— Как скажете, милорд.
— Плиний Младший меня не интересует.
— Да, милорд.
— По мне так вы можете взять вашего Плиния Младшего и засунуть туда, где обезьяна складывает орехи.
— Конечно, милорд.
— А теперь оставьте меня, Дживс. У меня уйма тяжких забот. Ступайте и принесите мне виски с содой, да покрепче.
— Очень хорошо, милорд. Я займусь этим сей же час. Дживс растаял с выражением почтительного сочувствия на лице, а Билл опустился в кресло и сжал голову ладонями. С губ его сорвался глухой стон. Получилось недурно. Билл простонал вторично.
Он уже готовился к третьей попытке, так чтобы стон шел из самой глубины души, прямо от пяток, когда голос рядом произнес:
— Господи, Билл, что случилось?
Возле него стояла Джил Уайверн.
Глава V
Джил после ухода из гостиной успела натереть американской мазью ирландского терьера Майка, посмотреть пова-рихину
Каково же было ей застать жениха сжимающим голову ладонями и издающим стоны!
— Билл, да что с тобой? — повторила она.
Билл подскочил, как ужаленный. Звук любимого голоса, раздавшийся неожиданно, точно гром среди ясного неба, в то время когда он полагал, будто находится один на один со своим горем, подействовал на него так, словно сзади ему в седалище вонзились зубья циркулярной пилы. Заговори с ним сам капитан К. Дж. Брабазон-Биггар, член клуба «Объединенных Странников», что на Нортумберланд-авеню, и тогда бы он не переполошился сильнее. Он стоял перед Джил с отвисшей челюстью и весь, с головы до ног, мелко дрожал. Дживс, окажись он свидетелем этой сцены, наверняка припомнил бы Макбета, увидевшего на пиру призрак Банко.
— Нич-ч-ч-чего, — ответил Билл через четыре «ч». Джил смотрела на него серьезным, вдумчивым взглядом.
У нее, как у многих хороших, серьезных девушек, вообще был такой взгляд, прямой и честный, и Биллу это в ней очень нравилось. Но в данную минуту он предпочел бы что-нибудь не так глубоко проникающее в душу. У человека с нечистой совестью вырабатывается аллергия на серьезные, вдумчивые взгляды.
— Нич-чего, — повторил он, уже несколько кратче и четче. — Как это, что со мной? Ничего со мной. Почему ты спросила?
— Потому что ты стонал, как пароходная сирена в тумане.
— Ах, вот ты о чем. Просто небольшая невралгия.
— Головная боль?
— Да, разыгралась вот. У меня был трудный день.
— Да что случилось? Севооборот нарушился? Или свиноматки выступили за сокращение рождаемости?
— Сегодня меня беспокоили главным образом лошади, — подавленно признался Билл.
Во взоре Джил мелькнуло подозрение. Там, где дело касалось ее любимого, она, как все хорошие, серьезные девушки, становилась настоящим Пинкертоном.
— Ты что, опять играл на скачках? Билл захлопал глазами.
— Кто? Я?!
— Ты дал мне торжественное обещание, что не будешь. О, Господи, Билл, какой ты глупец! За тобой смотреть труднее, чем за труппой дрессированных тюленей. Неужели ты не понимаешь, что просто бросаешь деньги на ветер? Каким надо быть тупицей, чтобы не видеть, что у ставящих на лошадь нет против букмекеров никаких шансов? Я знаю, рассказывают про какие-то фантастические выигрыши в дубль, когда за одну пятерку можно получить тысячи фунтов, но на самом же деле ничего этого не бывает. Что ты сказал?