Том 8. Дживс и Вустер

Вудхаус Пелам Гренвилл

Билл ничего не сказал. Звук, вырвавшийся из его сжатых губ, был просто тихим стоном, какой мог бы издать сжигаемый на костре индеец из наиболее экспансивных.

— Иногда бывает, — глухо возразил он. — Я знаю такие случаи.

— У тебя этого все равно не может быть. Тебе с лошадьми не везет.

Билла перекорежило. Все это здорово напоминало казнь на медленном огне.

— Да, — проговорил он. — Теперь я в этом убедился.

Взгляд Джил сделался еще прямее и проницательнее.

— Признайся честно, Билл, ты поставил на лошадь в Дубках и проиграл?

Это

было прямо противоположно тому, что произошло в действительности, так что он даже слегка взбодрился.

— Ничего похожего.

— Побожись.

— Сейчас, кажется, начну божиться и чертыхаться.

— Ты ни на кого не ставил в Дубках?

— Разумеется, нет.

— Тогда что с тобой?

— Я же сказал. Голова болит.

— Бедняжка. Дать тебе что-нибудь?

— Нет, спасибо. Дживс пошел за виски с содой.

— А поцелуй не поможет, пока суд да дело?

— Поцелуй возвратит жизнь умирающему.

Джил поцеловала его, но немного рассеянно. Вид у нее был задумчивый.

— Дживс ведь сегодня ездил с тобой, правда?

— Да, я брал его.

— Ты всегда берешь его в эти поездки?

— Да.

— И куда же вы ездите?

— Объезжаем разные точки.

— И что делаете?

— Да так, то да се.

— Понятно. Как голова?

— Спасибо. Чуть получше.

— Это хорошо.

Они немного помолчали.

— У меня раньше тоже бывали головные боли, — сказала Джил.

— Сильные?

— Очень. Мучительные.

— Да, штука неприятная.

— Крайне. Однако, — продолжала Джил уже громче и с некоторым металлом в голосе, — я при головной боли, даже самой жестокой, никогда не выглядела как беглый каторжник, который прячется за кустом и прислушивается к лаю собак, ожидая, что с минуты на минуту нога Рока даст ему под зад коленкой. А у тебя сейчас вид именно такой. Исключительно виноватый. Если бы ты сейчас признался, что совершил убийство и вдруг спохватился, что, кажется, ненадежно спрятал труп, я бы сказала: «Так я и думала». Билл, в последний раз: что случилось?

— Ничего не случилось.

— Не лги.

— Сколько раз тебе говорить?

— И тебя ничего не мучает?

— Ничего.

— Ты весел и беззаботен, как жаворонок в небе?

— Может быть, даже веселее, чем жаворонок.

Снова оба примолкли. Джил кусала губы, а Биллу это действовало на нервы. Конечно, нет ничего плохого и предосудительного в том, что девушка кусает губы, но жениху в трудную минуту наблюдать такое зрелище не слишком приятно.

— Билл, скажи мне, как ты относишься к браку? — спросила Джил.

Билл посветлел лицом. Вот это — другой разговор.

— Я считаю, что брак — штука замечательная. Конечно, при том условии, что мужская сторона заполучит кого-нибудь вроде тебя.

— А если без комплиментов? Сказать тебе, как я к нему отношусь?

— Давай.

— По-моему, без полного доверия между женихом и невестой даже думать о браке — безумие, потому что если они будут что-то друг от друга скрывать и не посвящать один другого в свои неприятности, то от их брака рано или поздно останутся рожки да ножки. Муж и жена должны

все друг другу рассказывать. Мне бы и в голову никогда не пришло что-то от тебя скрыть, и если тебе интересно, могу сказать, что мне ужасно противно видеть, как ты какие-то свои неприятности, в чем бы они ни заключались, стараешься от меня утаить.

— У меня нет никаких неприятностей.

— Есть. Что случилось, я не знаю, но даже близорукий крот, потерявший очки, сразу увидит, что ты испытываешь мучения. Когда я вошла, ты так стонал, что дрожали стены. И тут самообладание Билла, с утра подвергшееся таким испытаниям, не выдержало.

— Да черт побери! — взвыл он. — Я что, не имею права постонать, если мне вздумается? По-моему, в Рочестер-Эбби по будням в эти часы стонать разрешается. Оставь ты меня, пожалуйста, в покое, сделай милость! — продолжал он, разогнавшись. — Ты кем себя воображаешь? Секретным агентом, допрашивающим подпольщика? Того гляди начнешь выяснять, где я был в ночь на двадцать первое февраля. Ей-богу, не суй ты нос не в свое дело!

Джил была девушка с характером, а девушки с характером долго терпеть такие разговоры не способны.

— Не знаю, отдаешь ли ты себе в этом отчет, — холодно ответила она ему, — но когда ты поплюешь на ладони и примешься за дело всерьез, ты по праву можешь получить звание самого последнего подонка на свете.

— Вот так сказала!

— Сказала чистую правду. Ты просто-напросто свинья в человеческом обличий. И если хочешь знать, что я думаю, — продолжала она, тоже с разгона, — то, по-моему, на самом деле ты связался с какой-то ужасной женщиной, вот что.

— С ума сошла! Где мне было взять ужасных женщин?

— У тебя сколько угодно возможностей. Ты постоянно куда-то уезжаешь на автомобиле, бывает что на целую неделю. Откуда мне знать, может, ты на самом деле проводишь время, увешанный гулящими красотками.

— Да я на гулящую красотку и не взгляну даже, хоть бы мне ее подали на тарелочке под соусом!

— Не верю я тебе.

— Если память мне не изменяет, это ведь ты всего две с половиной секунды назад рассуждала о том, что между нами должно быть полное и абсолютное доверие? Ну, женщины! — с горечью заключил Билл. — Господи! Кошмарный пол!

Как раз в эту трудную минуту появился Дживс со стаканом на подносе.

— Виски с содой, — объявил он примерно таким же торжественным тоном, каким президент Соединенных Штатов объявляет заслуженному гражданину: «Вручаю вам медаль Конгресса». [11]

Билл с благодарностью принял от него спасительный напиток.

— Спасибо, Дживс. Вы, как всегда, вовремя.

— Сэр Родерик и леди Кармойл, которые находятся сейчас в тиссовой аллее, желали бы видеть вас, милорд.

11

Почетная медаль Конгресса — высшая воинская награда США, вручается президентом от имени Конгресса.