Том 8. Прощеное воскресенье
Шрифт:
– Ну, саму машину, положим, не я изобрел. С тех пор как в мире стали выдавать патенты на стиральные машины, их выдали многие сотни. Я сделал одну из модификаций, удачную. Мой вариант сравнительно дешевый, а главное – очень простой и надежный. Простота в обращении и надежность всегда привлекают людей. Их продали тысячи.
– А у меня и стиральной машины нет. – Мария намеренно не стала рассказывать Павлу ни о Роммеле, ни о вывезенных ею из Франции в Тунизию «подранках», ни о «русских рабах Роммеля». Она не хотела, чтобы Павлу могло показаться, что ее доля осмысленных
– Слухай сюда, Маруся, – дурашливо сказал Павел, – наши с тобой занятия в кино называются «постельные сцены», а мы про стиральные машины талдычим. Позор! Помню, ты щекотки страсть как боялась. – И он прошелся бегающими пальцами по ее шее, прикоснулся к подмышкам.
– Ой! Ой, мамочки, ха-ха-ха! Ой, помру!
– Ага, боишься?! Тогда поцелуй меня!
Еще вздрагивая от смеха, Мария опрокинула его на спину и нависла над ним, чуть прикасаясь грудью к его груди.
– Какой ты красивый!
– В темноте я красавчик – не спорю.
– Нет никакой темноты, я прекрасно вижу.
– Эй, Маруся, а мы ведь раньше головами к окну лежали. А сейчас? Как это получилось?
– Так и получилось. Кувыркались и перекувыркнулись. Я помню, как подушки перекладывала, как их взбивала.
– Успокоила. А то я думал: уже не в себе.
– В себе, в себе, еще как в себе! Слабая желтоватая полоска света просачивалась в правом верхнем углу портьеры.
– У вас фонари на улице?
– Нет. Это огни на мосту Александра III – рядом. Хочешь посмотрим? – Не дожидаясь ответа, с юной прытью Мария вскочила с постели, прошла босая к окну, отодвинула тяжелые портьеры и кружевные занавеси.
Мост Александра III сиял огнями, ярко выхватывающими из темноты золоченых крылатых коней на его четырехгранных колоннах. А дальше, в перспективе, чернела на фоне более светлого неба Эйфелева башня, отдыхающая от туристов в этот поздний час октябрьской ночи.
Он подошел и обнял ее со спины.
– Какая красота! Мост, и правда, рядом.
Ее груди переполняли его ладони. Он нежно привлек к себе и поцеловал Марию в макушку.
– Слушай, Маруся, а может, этот мост специально построили здесь, чтобы однажды двое русских в чем мать родила подошли к окну и полюбовались? Может быть, в этом и есть высшее предназначение русского моста в Париже?
– Если так, то мост уже оправдал себя, – чуть слышно сказала Мария, медленно поворачиваясь в его объятиях, а повернувшись, нежно поцеловала его в губы. – Ты голодный? Давай пожарим яичницу с беконом и помидорами. Хочешь?
– Согласен. Хотя нет. Давай еще поваляемся.
Далеко в гостиной часы пробили три раза.
Они легли и накрылись легким одеялом.
– А что Николенька? Мы и не вспомнили про него ни разу.
– Сын у меня пилот. Воевал здесь у вас, в Европе. Был сбит, ранен, имеет большие награды. Он и сейчас пилот, вернее, командир полка дальних бомбардировщиков.
– Это
– Ну почему же Россию? Необязательно. И вообще незачем что-то бомбить, главное – иметь такую возможность в принципе – тогда и войны не будет. У него дальние бомбардировщики В-29. Я читал, что Советы их заимствовали и сделали много копий. Молодцы! Так что теперь и они могут бомбить Америку. Значит, в этом веке никто никого бомбить не будет, не будет большой войны.
– Жалеешь, что расстался с флотом?
– Еще бы! Все-таки я адмирал… А Кольке скоро дадут генерала, перед пенсией.
– Перед какой пенсией?
– Как перед какой? В сорок пять ему полагается пенсия. Ему зачли с кадетского корпуса, а это значит, будет у него тридцать лет безупречной службы, да еще с хвостиком. Он ведь на год младше тебя.
– Боже, а я помню его таким маленьким кадетиком…
– Между подростками год разницы – пропасть, тем более ты девчонка, вот он и казался тебе карапузом. У Николая четверо детей. Мальчик и девочка от первой жены и мальчик и девочка от второй.
– А жены русские?
– Нет, американки, хотя это не нация. Первая жена, кажется, была итальянка, а вторая – гречанка.
– Красивые дети?
– Вроде да. Я в этом мало понимаю. Для меня все мои внуки красивые. Дай-ка я портьеры задерну, а то в глаза свет бьет. – Он встал с постели, и, когда подходил к окну, Мария отметила, какая у него не по годам стройная фигура.
– Вот так лучше, – сказал он, возвращаясь в постель.
– Боже мой, какая же я, оказывается, старуха!
– Ты?! Это еще почему?
– Ну как же, если Николеньке пора на пенсию! И как оно все проскочило?!
– Как у всех. Проскочило и проскочило… Ты кормить меня собираешься, старуха? – Он шлепнул ее как маленькую и тут же прижал к себе и покрыл ее лицо поцелуями.
– Эти самолеты В-29 из тех, что на Хиросиму бомбу сбросили, – вдруг сказал Павел.
– Коля участвовал?
– Слава богу, нет.
– А если ему прикажут бомбить Россию. Он полетит?
– Не знаю. До этого дело не дойдет.
– Почему ты так уверен?
– Потому что Америка может бомбить Россию и Россия может бомбить Америку с равным успехом. И у Америки полно бомб и средств их доставки, и у России полно бомб и средств их доставки. Это называется военный паритет – фигура небезопасная, но очень устойчивая [24] .
– А ты стратег, – прижалась к нему Мария.
– Стратег не стратег, но все-таки адмирал, хотя и битый.
– В каком смысле?
– В том, что Россию-то мы сдали…
Потом они сидели на кухне и ели яичницу с беконом и солеными помидорами.
24
На самом деле в 1948 году полного военного паритета между США и СССР еще не было. Он был достигнут 29 августа 1949 года, когда под Семипалатинском успешно прошли испытания первой советской атомной бомбы.