Том 8. Прощеное воскресенье
Шрифт:
Они попили кофе, поднялись и пошли к баулам, которые были приготовлены в коридоре.
– Не обижайся, Фуня, я скоро вернусь, – сказала на прощание Мария, – слушайся Нюсю.
Фунтик даже не повернул головы.
– Ой, туточки вже письму тебе принесли, – сказала в коридоре тетя Нюся, прошла в прихожую и принесла письмо в длинном узком конверте.
– Из Канады, почти из твоей Америки, – взяв в руки конверт, сказала Мария. – В пути прочту. – И она сунула письмо в сумочку.
– От кавалера? – нарочито ревниво спросил Павел.
– От студента. От Толика Макитры, был у нас такой в Тунизии. Правда, сейчас он на французский лад Анатоль Макитра.
Мария поцеловалась с Нюсей, и они
Заехали в отель «Ритц» за чемоданом Павла и за расчетом.
Пока Павел был в отеле, Мария, не торопясь, прочла письмо от своего подопечного.
Письмо от Анатоля Макитра было довольно короткое. Он писал, что то, что он окончил в Москве фельдшерскую школу, а потом работал у Альберта Швейцера, очень помогло ему. «У нас в СССР, оказывается, была очень хорошая учеба, здесь другой уровень, да и опыт Габона мне пригодился, и слава, что я ученик самого Швейцера, поэтому я закончил курс на год раньше. Пока хочу быть терапевтом, а там видно будет. Пишу Вам и потому, что давно не писал, и потому, что прошу Вашего разрешения переехать мне из Канады в США. Монреаль – город хороший, но дело в том, что в США много наших русинов и они зовут меня врачевать по нашим православным монастырям и приходам. В Джорданвилле есть знаменитая в Америке Свято-Троицкая обитель, и там послушником мой земляк из Подкарпатья Вася Шкурла [27] . Он на семь лет моложе меня, но я его знаю смальства. И отца его знаю, и мать знал. А мама у него давно умерла, и отец еще в детстве Васи согласился отдать его в нашу Почаевскую Лавру в Ладомире, у отца осталось на руках еще трое детей. Сейчас Василий – послушник в монастырской типографии, но, в общем, это долгая история. Короче, они меня зовут, и я прошу Вашего разрешения…» Марию порадовали слог письма и грамотность Анатолия, видно, он много сил посвятил самообразованию. Скоро служащий отеля вынес большой желтовато-коричневый чемодан Павла. Следом показался сам Павел.
27
В миру Василий Шкурла – в дальнейшем Первоиерарх Русской Зарубежной Церкви митрополит Лавр (1928–2008). В 1946 году прибыл из Братиславы в США в Свято-Троицкий монастырь в Джорданвилле, где и прошли многие годы его жизни. С 1967 года епископ Манхэттенский. Согласно постановлению Архиерейского собора 2001 года, избран Первоиерархом Русской Зарубежной Церкви. Митрополиту Лавру и Патриарху Московскому и всея Руси Алексию II удалось в 2007 году объединить русскую церковь.
– Какая странная фамилия – Шкурла, – ни с того ни с сего вдруг сказала Мария, отъезжая от отеля.
– Наверное, словак, – сказал Павел, – а там – кто его знает.
– Русин.
– А-а, есть такой народ. Очень чистоплотные и благочестивые люди. У меня на фабрике работают четыре семьи. Они тянутся к русским и вообще считают себя русскими.
На этом их разговор и закончился. Разве могла предположить тогда Мария, какую фантастическую роль предстоит сыграть в ее жизни человеку, носившему в миру фамилию Шкурла?
– Слушай, а давай купим тебе в дорогу мягкие ботинки. Я знаю хороший итальянский магазин, по пути.
– А чем плохи мои?
– Очень яркие. Очень американские.
– А чем плохи американские? Мы ведь освободители?
– Как тебе сказать! – Мария замялась. – Освободители-то вы освободители, но эйфория прошла. Французы – очень независимая нация, а вы, американцы, на каждом шагу тычете им в нос своими благодеяниями. К тому же у вас слишком много денег. Завалили страну своими зелеными бумажками,
– Это как?
– А так, что мудрый де Голль уговорил в свое время англо-американские войска приостановить наступление на Париж. И они шесть часов стояли в боевых порядках и ждали, пока отряды французского Сопротивления первыми войдут в Париж. Поэтому французы и считают, что они освободили себя сами.
– Хитрый ход, – усмехнулся Павел. – Ну и где сейчас этот де Голль?
– К сожалению, в отставке, но я думаю, он еще вернется к власти. А мы с тобой сейчас поедем по провинциям, где Франция маршала Петена и в войну оставалась формально независимой от Германии.
– Странно, – сказал Павел, – я об этом не думал. Наверное, ты права… Ладно, поехали, купим черные ботинки.
– Из мягкой кожи. С мягкими задниками. У итальянцев прекрасная обувь.
– Обязательно с мягкими задниками! – засмеялся Павел и поцеловал Марию в висок.
– Тогда с Богом! – Мария переключила скорость, и они поехали чуть быстрее, рассчитывая, что через неделю неспешного путешествия прибудут в Марсель, а там она посадит его на океанский лайнер, помашет платочком на дорогу, и поплывет он по волнам, по морям в далекую Америку к своим внукам и стиральным машинам.
В итальянском обувном магазине терпко пахло хорошо выделанной кожей, Марию радовал этот запах. Ботинки очень понравились Павлу.
– Надел – и сразу как дома! – сказал он с удивлением. – И задники мягкие. Спасибо.
Он хотел расплатиться, но Мария первой сунула продавцу деньги, а повернувшись к Павлу, сказала по-русски:
– Разреши, это будет мой подарок. Носи на здоровье!
Запаковывая в коробку американские ботинки Павла, пожилой продавец торжественно поднял над головой указательный палец и с акцентом произнес по-французски:
– У вашей жены прекрасный вкус. Эти ботинки сшил сам сеньор Франческо! – Кто такой Франческо, продавец не пояснил, видимо, с его точки зрения, любой в подлунном мире должен был знать сапожника Франческо.
При слове «жена» сердце Марии предательски дрогнуло. «Твоими бы устами да мед пить!» – с благодарностью подумала она о худеньком, седеньком итальянце с блестящими черными глазами.
Через Итальянские ворота (Ported’Italie) они выехали из Парижа. Дорога была хорошо знакома Марии еще с тех незапамятных времен, когда она гоняла в отстойники Марселя автомобили завода «Рено». Конечно, пирамидальные тополя слева по ходу машины сильно вытянулись, а в остальном дорога мало чем изменилась. Асфальтовое покрытие пестрило мелкими трещинками, но ни ям, ни выбоин на трассе не встречалось, и это позволяло гнать с ветерком.
– Ты любишь скорость? – спросил Павел.
– Обожаю!
Некоторое время ехали молча.
– А у меня скоро правнуки будут. Одной внучке семнадцать, другой восемнадцать, обе успели замуж выскочить и вот-вот родят. А то бы я мог задержаться.
– Ты что, дедуля! – принужденно улыбнулась Мария. – Зачем тебе задерживаться? До парохода еще целая неделя. Доедем в срок, не сомневайся.
– В тебе я не сомневаюсь. Я сомневаюсь в себе.
– Это еще почему? – заметно прибавляя скорость, лукаво спросила Мария.
– Тебе, Маруся, сказать честно?
– По мере возможности.
– Тогда не скажу, сама догадайся.
– Имеешь в виду, что я тебе надоела?
– Не то слово. Осточертела хуже горькой редьки. Поэтому смотрю на дорогу и думаю: хорошо бы мне ехать с тобою вечно.
– Это признание в любви?
– Может быть. Не помню, как это делается.
– Я напомню. – Мария плавно сбросила скорость, приостановила машину, и они стали целоваться, как юные.
Часа через два вдали показался какой-то городок.