Том 9. Лорд Бискертон и другие
Шрифт:
С озаренной душой кающегося грешника и тихим восторгом человека, прозревшего на краю гибели, он уже через десять минут выскочил из отеля и припустился по холму к Шато «Блиссак».
На этот раз, знал он, открытое окно для него не приготовлено, но не так уж трудно залезть через балкон, тот самый, еще в первый раз получивший его одобрение. Никаких трудностей и не возникло. Можно было подумать, что установили балкон ради удобства грабителя, вздумавшего наведаться в дом. Бесшумно, в считанные секунды Слаттери забрался на него и, слегка отдуваясь — был он уже не первой молодости, заметил, что окно открыто.
Это вызвало у него недоумение. Ведь Пэки
Странно! Чуть раздвинув тяжелые складки шторы, он заглянул в узкую щель. На столе лежал электрический фонарик, свет от него падал на сейф. А над сейфом, возясь с замком, склонилась смутно различимая фигура.
XVII
Пэки Франклин в тот вечер ушел к себе рано. Но спать не лег. Для человека в таком душевном разброде о сне не могло быть и речи. В поздний час, когда Суп выступил в путь, Пэки все еще сидел у окна, полностью одетый, с трубкой в зубах, и глядел на залитый луной сад с тем же странным тупым блеском в глазах, какой зажегся в них с той минуты, как Беатриса порвала их помолвку.
В своей всемирно известной брошюре, на которую мы уже ссылались, Швертфегер из Берлина писал так:
«Сбегав за угол и хлебнув крепкого напитка, субъект (речь идет о молодом человеке, разочарованном в любви) будет отказываться от любой еды и в 87,06 процента случаев отправится на долгую изнурительную прогулку по дороге или по сельской местности на значительной скорости и в превеликом душевном волнении».
И это сущая правда! Так, видели мы, произошло в случае Гордона Карлайла, так же случилось и с Пэки. Сразу по возвращении в Шато он отправился на прогулку, длившуюся несколько часов, из-за чего и отсутствовал за столом. Час ужина пришел и ушел, а Пэки даже и не заметил. Если он мельком и вспомнил про ужин, то всего лишь ради того, чтобы дать разуму минутку передышки, направив мысли на еду, а потом, скривившись, отшвырнул с отвращением подобные думы.
И теперь, поздней ночью, покуривая у окна, он удивился и даже оскорбился, обнаружив, что все его страдания вдруг скукожились и повернуть в скорбь свою израненную душу он не может, изо всех сил подстегивая ее, больше никак.
Такая перемена в настроении привела его в тупик. А вот Швертфегера — ни капельки!
«Длинная и физически изнурительная прогулка завершена, — пишет Швертфегер. — Субъект возвращается к себе в комнату физически измученным, и тут зачастую происходит следующее: он усаживается в кресло, задрав ноги, закуривает трубку и в 65,09 процента, как установлено, пелена спадает с его глаз. Он пересматривает свое состояние и приходит к выводу, что он — auge davonkommen, а по-английски скажем, решаясь на перевод непереводимой фразы, — он вполне выздоровел от любви!»
Именно такой стадии и достиг сейчас Пэки.
Несколько часов после расставания с Беатрисой сумрачность туманом окутывала его, но теперь он вдруг почувствовал себя просто распрекрасно.
Пэки рассортировал факты. Итак, Беатриса разорвала их помолвку, это ясно. Но — этот аспект, понял он, он до сей поры упускал из виду — что с того? Чем больше он анализировал ситуацию с этой точки зрения, тем яснее понимал, что происшедшее — отнюдь не трагедия, а, напротив, не что иное, как старомодный добрый хэппи-энд. Второй раз за его карьеру в качестве жениха судьба даровала ему удачное и счастливое
Все эти мысли о том, чтобы возвысить его душу… Концерты, картинные галереи… Эта склонность запихивать его в общество интеллектуалов с бакенбардами… Разве все это, после того как угаснет первый пыл страсти, не заставит задуматься: а правильный ли, разумный ли ответ ты дал на вопрос священника «Берешь ли ты…»? Конечно, заставит.
А Беатрисина семья, как с ними? Может быть, мужчину, который избежал непрестанной, сплошной охоты и рыбной ловли, спасся от анекдотов графа Стейблфорда, от приходских сплетен леди Стейблфорд, от сверлящих взглядов и ядовитых шуточек леди Гвендолин Бликхорн правильнее поздравить, чем жалеть?
Тысячу раз — да! — решил Пэки, и великий покой снизошел на его душу, точно он сбросил тесные ботинки. Щелкнув, сомкнулись осколки разбитого сердца, и оно стало как новенькое. В этот момент он наконец расслышал, что в дверь тихонько, но настойчиво стучат. Дверь приоткрылась, и вошла Джейн Опэл.
— Тш-шш! — прошипела она.
Джейн закрыла дверь.
— Тш-ш! — опять прошипела она.
Но нужды в предупреждениях не было, Пэки и так слова не мог вымолвить. Подобно Супу Слаттери, который сейчас тихонько пробирался к балкону венецианской спальни, он пребывал в муках совести, что напрочь лишило его дара речи.
Долгие дни и часы, угрызался Пэки, он не уделял этой девушке ни единой мысли. Сосредоточившись на собственной эгоистической печали, он пренебрег ее бедой. А какой удар она, наверное, получила, когда отец сообщил, что Суп Слаттери разорвал договор и надежды на получение письма не осталось! От таких размышлений ему стало не по себе. Как он мог, как только мог!
Пэки печально смотрел на Джейн. На ней был голубенький пеньюар, а в этой хронике уже отмечалось, что в голубеньком пеньюаре она выглядела обворожительно. До того обворожительно, что в душе его что-то взорвалось, словно бомба, и все сожаления были смыты волной новых эмоций.
А теперь мы в последний раз обратимся к Швертфегеру.
«По достижении этой стадии, — пишет он, завершая свои заметки, — субъект испытывает серьезную благодарность небесам за свое счастливое избавление, и весьма вероятно, что он незамедлительно влюбится в другую».
Но Пэки стал бы отрицать, что влюбился. Он придерживался мнения, что, сам того не замечая, любил эту девушку все время. Сейчас он увидел, что виконт де Блиссак был прав и прав был Слаттери. Беатриса, и та была права. Даже сенатор был прав, хотя выводы строил, исходя из ложных посылок. Они все считали, что он влюблен в Джейн, и чутье не подвело их. Он сам удивлялся больше всех, но от фактов не уйти, теперь он и сам признавал: пусть Джейн и не единственная девушка, которую он любил в жизни, но, несомненно, та самая, которую он любит сейчас.
Пэки страстно пожирал ее глазами. Теперь он раскусил, в чем ее привлекательность. В прошлом его влекло к девушкам то одно качество, то другое. В Джейн было сразу все — и живость, составлявшая очарование миссис Скотт (или Потт, а может, и Ботт) и аристократичность леди Беатрисы Брэкен, а вдобавок — обаяние, свойственное лишь ей одной. Она была смесью всех женских качеств, которыми он восхищался. Да, на сто процентов, Джейн — та самая, единственная. Девушка, которую он искал всю жизнь. Его идеал.