Том 9. Три страны света
Шрифт:
Оканчивая наставление, Яков немного приотворил дверь и стал покашливать, все еще не решаясь войти, а башмачник в нетерпении поднимался на цыпочки и глядел из-за его плеч.
Комната, в которую он так желал проникнуть, была небольшая, с книжными шкафами около стен, с письменным столом, сафьянными креслами и диванами; по стенам висели эстампы, между которыми резко отделялись портреты в белых колпаках и таких же куртках, отличавшиеся умным выражением. В креслах сидел довольно тучный старик с широким
Перед ним стояла сухая фигура, тоже немолодая уже, в колпаке, куртке и переднике безукоризненной белизны. В ней нетрудно было узнать оригинал одного из портретов, висевших тут, в подобном костюме. Артамон Васильич держал в руках безмен с прицепленной к нему плетеной корзиной, в которой что-то покоилось. Барин и повар с напряженным вниманием глядели на безмен.
— Неделю тому назад десять фунтов, а теперя пятнадцать… Хорошо, очень хорошо, Артамон Васильич!
В ту минуту башмачник силой втолкнул Якова в дверь.
— Что тебе? — строго спросил старый барин.
— Карлушка-с пришел, — проворно отвечал Яков, стараясь притворить за собою дверь, в которую порывался башмачник.
— Ну, пусть подождет, — сказал барин и обратился к повару: — Ну-с, Артамон Васильич, вы как думаете: на сколько еще можно утучнить? а?
Повар, не отвечая, открыл крышку корзинки и с трудом вытащил оттуда индейку, страшно жирную. Она тоскливо била крыльями, глупо разевала рот и после страшных усилий сипло прокудахтала в то время, когда повар глубокомысленно щупал, а барин нежно осматривал ее и поглаживал с лукавой улыбкой.
— Славная птица, славная! ну, а когда она ввезена в Европу и кем? а, небось, опять забыл?
— Нет-с не забыл! — отвечал повар с усмешкой. — Помню-с, Сергей Васильич!
— Ну-ка, скажи!
Между тем башмачник рвался вперед, а Яков заслонял ему дорогу. Наконец башмачник неожиданно присел и, вынырнув из-под руки Якова в комнату, остановился с потупленными глазами перед господином Тульчиновым, позабыв даже поклониться ему.
— Что случилось? — с участием спросил Тульчинов, увидав бледное лицо башмачника.
Башмачник молчал; слезы душили его.
— Не обидел ли кто тебя? а?
Башмачник закрыл лицо руками и глухо зарыдал.
Присутствующие переглянулись. Старик молча указал повару и лакею на дверь и, когда они удалились, обратился к башмачнику.
— Ну, скажи, что с тобой случилось? — спросил он ласково.
С рыданием сильнее прежнего башмачник кинулся в ноги Тульчинову и произнес:
— Заступитесь, спасите сироту, спасите.
— Успокойся, братец, — сказал старик, приподнимая башмачника, и на добрых глазах
Собравшись с силами, башмачник, как мог, рассказал несчастие, постигшее Полиньку. При имени горбуна Тульчинов заметил презрительно:
— Знаю я его: негодяй отъявленный!
Башмачник трогательно умолял старичка тотчас же итти с ним к горбуну и заступиться за Полиньку. Слушая его, Тульчинов лукаво улыбнулся и, наконец, ласково спросил:
— Ну, а зачем ты скрывал от меня, что у тебя есть невеста? а?.. Ну, что ты так на меня смотришь? — прибавил он, заметив внезапную перемену в лице башмачника: — ведь ты любишь эту девушку, хочешь жениться на ней?
— Нет, она не моя невеста! — отвечал башмачник глухим голосом.
Тульчинов закусил губы и с горечью покачал седой своей головой.
— Ну, что же надо делать? — спросил он, тронутый положением башмачника.
— Сделайте милость, освободите сироту; ее жених далеко; у ней никого нет. Я, я один только… но что я могу сделать? я небольшой человек! Если что случится, — прибавил башмачник, дико озираясь кругом, — я… я утоплюсь… не хочу жить, лучше умру!
— Полно, брат, полно! — ударяя его по плечу, сказал Тульчинов. — Мы все уладим. Он ничего не посмеет сделать ей!
— Нет, вы не знаете его: он злодей!
— Просто мошенник, — заметил старик, — я его знаю лучше тебя! Позвони-ка: я оденусь.
Башмачник кинулся к звонку.
Явился Яков, и по значению взгляда, брошенного им на башмачника — дескать, как тебе не стыдно такими пустяками барина беспокоить, — можно было догадаться, что он подслушивал.
— Вели-ка мне дать позавтракать, — сказал старик, но вдруг принялся с испугом чмокать губами и прислушиваться к своему желудку, бормоча: — нет — аппетиту, нет! надо подождать… Постой-ка! — продолжал он, обратясь к Якову. — Я после позавтракаю, а ты вот вели накормить его.
— Я не хочу; я не могу есть! — робко сказал башмачник.
— И полно, поешь! лучше поуспокоишься… Вели Артамону Васильичу дать ему чашку бульону: это его подкрепит.
Яков жестами приглашал за собой башмачника.
— Оставьте, оставьте меня, я не хочу, я не могу есть! — с отчаяньем воскликнул башмачник. — Будьте добры, защитите, спасите бедную девушку!
Тульчинов махнул рукой и велел давать одеваться. Яков вывел башмачника в прихожую, усадил и поставил-таки перед ним чашку бульону по приказанию своего барина.
Сидя перед ней, башмачник тоскливо прислушивался к движению в кабинете, и когда, наконец, отворилась дверь и на пороге явился старик, совсем готовый итти, в шляпе и с палкой, Карл Иваныч, как помешанный, кинулся к двери и растворил ее настежь.