Том 9. Три страны света
Шрифт:
— Я виновата перед вами, Борис Антоныч; я думала, я…
И Полинька от души раскаялась.
— То-то молодость! Вот хоть вы, Палагея Ивановна вы другим на слово верите, а мне, так хоть умри я, не хотите ни в чем верить! Вам насказали: поеду, буду работать, наживу денег! Не верьте, я-таки пожил довольно… Нет-с, деньги нелегко наживаются. Мне много стоило труда, страдания и даже унижения — да-с! унижения, — чтоб нажать все, что я имею. Теперь другое дело — мне ничего не стоит удесятерить свой капитал. Лишь бы охота была. Я имею, покровительство, защиту. Мне все теперь кланяются, руку жмут. Вы, чего доброго, подумаете,
Полинька внимательно слушала горбуна и вздрогнула, когда он коснулся положения семейства, у которого описывают имущество. Горбун, кажется, того и хотел.
— У них тоже будут все описывать? — тревожно спросила Полинька.
— Хе, хе, хе!.. известно, все опишут, да еще и в тюрьму засадят Василия-то Матвеича.
— Боже! — воскликнула Полинька, побледнев.
— Да-с, жаль его супругу; прахом пошли все денежки… На удочку поддел ее Василий-то Матвеич. Теперь она жила бы себе барыней. Ну, что делать! пойдет по миру с детьми. Сама…
— Борис Антоныч! Борис Антоныч! спасите ее, спасите! — раздирающим голосом сказала Полинька и тихо опустилась на колени.
Горбун отодвинулся в креслах и весь дрожа, любовался Полинькой, стоявшей перед ним на коленях. Он так смотрел на нее, что Полинька закрыла лицо. Потом она зарыдала.
— О чем же вы плачете? — дрожащим голосом спросил горбун, вскочив с кресел и подходя к ней.
— Я не встану с этого места, Борис Антоныч, — сказала Полинька отчаянным и решительным голосом, — пока вы мне не дадите слова спасти Кирпичова от тюрьмы и позора!..
Горбун мгновенно вырос; он смотрел на Полиньку такими глазами, как будто не верил своим ушам.
— Борис Антоныч! — продолжала она, приписывая его волнение состраданию к Надежде Сергеевне. — Сжальтесь!
Он взял ее за руки и приподнял; она чуть не вскрикнула: руки его были холодны, как лед, и дрожали.
— Успокойтесь, Палагея Ивановна, — сказал он глухим голосом, — я все устрою к лучшему. Не плачьте! все в ваших руках.
— Как! в моих? — с удивлением спросила Полинька.
— Неужели вы не поняли меня? — в волнении отвечал горбун.
— Что же такое вы мне сказали? — робко спросила Полинька.
Горбун медлил ответом.
— Все мое состояние, — наконец произнес он быстро, — все, все принадлежит вам… Вы будете жить счастливо, ваши друзья будут моими. Пойдемте, — продолжал он, стараясь скрыть сильное волнение, — пойдемте, я вам покажу все, что я имею!
И он взял со стола канделябру вышиной с него самого и, поддерживая ее одной рукой, распахнул другой занавеску и, достав ключ из кармана, отпер дверь. Окна огромной комнаты, куда горбун ввел Полиньку, были наглухо заколочены. Вся комната была заставлена сундуками, ящиками и огромными кипами книг, возвышавшимися местами до потолка. На полках стояли серебряные вазы, канделябры, кубки, бронзовые часы разной величины. Полинька с любопытством разглядывала все. Горбун поставил канделябру на пол и, присев на корточки, стал отпирать сундуки; ржавые замки визжали. Наконец крышки всех сундуков были подняты, и у Полиньки невольно вырвалось: ах!
Горбун одушевился; его глаза перебегали с диким блеском от одного предмета к другому. Услышав восклицание Полиньки, он кинулся к одному сундуку и стал вынимать из него свои сокровища. Чего тут не было! сервизы серебряные с гербами, кубки, шпоры, рукоятки сабель, подсвечники. Из другого сундука он вынимал шубы собольи, салопы, разные дорогие меха, из третьего — штофы, парчи, шали турецкие. Забросав себя грудой разных вещей, горбун показался Полиньке каким-то страшным волшебником; ей пришли на ум старые сказки, и она улыбнулась и пожалела, что горбун не может превратиться в какого-нибудь красивого рыцаря.
Посреди своих сокровищ горбун так увлекся ими, что забыл на минуту и Полиньку и цель, с которою привел ее сюда. Закрыв один сундук и сев на него, горбун поставил себе на колени небольшой ящик и стал вынимать оттуда серьги, кольцы, браслеты, нитки брильянтовые. Глаза его горели не менее огромных брильянтов, которыми он любовался. Полинька подвинулась вперед, чтоб лучше рассмотреть драгоценности. Горбун опомнился. На минуту он обратил все свое внимание к лицу Полиньки и потом, как бы сравнивая, глядел то на нее, то на свои сокровища, наконец захватил судорожно горсть дорогих каменьев и протянул руку к Полиньке.
— Возьмите, возьмите! это ваше, это ваше, что вы тут видите. У меня много еще денег… они тоже ваши. А через год или два я еще столько же вам принесу. Возьмите, возьмите все!
Горбун говорил несвязно. Большие глаза его дико вращались кругом. Он бросил ящик на сундук с таким презрением, как будто он вдруг потерял для него всю цену, и кинулся на колени.
— Сжальтесь над стариком, не доведите его до сумасшествия! одно утешительное слово, один ласковый взгляд бросьте несчастному!
Полинька попятилась и в испуге глядела в комнату, из которой они пришли.
— Вы молчите? вам мало моих жертв? — спросил горбун отчаянным голосом.
— Мне ничего не нужно от вас, — сказала Полинька.
Горбун помертвел. Он, как безумный, осмотрелся кругом и поспешно начал все прятать, но, не окончив дела, схватил канделябру и вышел из комнаты, с силою захлопнув за собой и за Полинькой дверь. Он прислонился к двери и задыхающимся от злобы голосом спросил:
— Согласны?
— Нет! — твердо сказала Полинька.
Горбун дико засмеялся; но вдруг смех его неожиданно оборвался. Он весь изменился в лице и робко прислушивался, озираясь с испугом и недоумением.
— Опять она смеется! — прошептал он таинственно и долго молчал.
— Выпустите меня, ради бога, выпустите! — дрожа всем телом, сказала Полинька.
Горбун в негодовании поставил канделябру на стол и с бешенством отвечал, ломая руки:
— Кричите, разбивайте окна, но я вас не выпущу отсюда, пока вы не согласитесь быть моей женой!