Том седьмой: Очерки, повести, воспоминания
Шрифт:
– Задаток можно возвратить, передать другому, – почти про себя говорил я, – что и бывало не раз, а?
– Вот еще! Что мне красота: натура, больше ничего! Главное – поездить, поработать, нажить побольше денег…
– Что это вы все о деньгах: послушать вас, вы как будто только для денег и работаете. Что за жадность?
– Век, век такой! – припрыгивая, оправдывался он. – Это в ваше время работали просто «для звуков чистых и молитв», а теперь таких дураков не найдешь…
– Спасибо, молодое поколение.
Мы оба засмеялись.
– Деньги,
– Спасибо, старое поколение! – сказал он, – неправда однако. Вы знаете, что у меня никогда денег нет, – прибавил473 он и с подавленной скромностью, как девушка, потупил глаза, – вот как я их люблю! Смотрите! – Он выворотил пустые карманы.
– А долги есть?
– Всегда! – Он вздохнул с сокрушением. И я тоже.
– А у вас нет?
– Нет.
– Как это вы делаете?
– Что?
– Как это вы долгов не делаете?
– Не умею. – Он опять вздохнул.
– Хотите я вас научу – но прежде пойдемте вверх, посмотреть, что делает красавица, – сказал он и вдруг оживился, запел.
– Вот, например, – дорогой говорил он, – посмотреть, познакомиться с ней – это ничего не стоит, дешево, а потом, когда сойдетесь покороче, понадобится, например, поехать на острова вместе, ведь экипаж понадобится: как же вы сделаете?
– Никак! Не возьму, – сказал я.
– А потом, если дело окажется подходящее… в театр, что ли ехать: ложу тоже не возьмете?
– Не возьму, – сказал я.
– А она захочет пикник устроить, за город или летом в Финляндию съездить на Иматру? А то, пожалуй, и за границу: осмотреть, например, вместе галлереи Дрезденскую, Луврскую, Антверпенскую? Или в Италию? Вы не поедете? Не всегда же в руках наготове держать кучу? Как же без долга? По-вашему, не ехать?
– Не ехать, – сказал я.
– А если у ней… положим, еще ближе сойдетесь… явится у ней желание порядочно одеваться, понравится ей какой-нибудь браслет…
– Потом карета, – подсказал я.
– И лошадь, грум… Как же без долга?
Мы вышли на палубу. Пароход входил в Неву. Хотьков пошел к дамам, потолкался опять около и опять ко мне.
– На Волге мне заказано запрестольный образ написать в церковь, а может, закажут и еще. Я еще в апреле триста рублей получил задатку, а ответа не написал, когда приеду. А вот теперь и напишу и с вами уеду в четверг. Где вы там будете?474 – Я заеду на родину, а потом поезжу, так, где случится, посмотрю…
– Так вот вместе, отлично: идет? И я с вами на родину, а потом вы туда, со мной… И поживем, да? – Он обнял меня за плечи рукой.
– Да полноте, милый Иван Иваныч: ведь вы сами знаете, что не попадете ни в Испанию, ни на Волгу, а куда-нибудь в третье место, как бывает всегда!
Хотьков не дослушал меня и бросился к выходу, к которому подбирались все пассажиры. Пароход подходил к пристани, Мы были сзади всех, я там и остался, а Хотьков через минуту был уже впереди всех и втерся почти в группу трех дам. Он совался вперед. «Позвольте, позвольте!» – отстранял его матрос.
Наконец, вышли. У самой пристани стояла карета и дожидался лакей. Дамы прямо шагнули в нее и поехали.
Я с парохода видел, как Хотьков сел и поехал за коляской. Он отыскал в толпе глазами меня и кивнул.
– Не забудьте же мой портрет! – крикнул он мне, сложив руки трубочкой около губ, и поехал. В толпе на меня оглядывались с любопытством, принимая меня за живописца.
«Не делайте долгу!» – хотел я крикнуть, но удержался.
Я далеко видел, как тряслась его маленькая кокетливая шляпа, как силилась извозчичья лошаденка догонять карету и все отставала, и, наконец, все скрылось за углом дома.
2
Через десять дней, именно в четверг, я с чемоданом и ручным мешком подъехал к станции Николаевской железной дороги. Первое лицо, столкнувшееся со мной в дверях, был Хотьков. Я и удивился, и обрадовался, и почти испугался. А Хотьков со своей улыбкой, с веселыми глазами протягивал мне руку и схватил мой мешок.
– Я уж давно поджидаю вас, я все выбегал на улицу, – сказал он.
– Вы ли это, Иван Иваныч? Непохоже на вас! Да как вы вспомнили о четверге и обо мне?475 – Вот видите: а вы все на меня нападаете! Вы меня еще не знаете! У меня столько энергии…
– Суеты, – поправил я.
– Ну, суеты. Все же я живой человек, живу и чувствую, а не…
– Не такой мешок…
– Который я несу в руках, – добавил он, кладя мой мешок на скамью и лукаво глядя на меня. – Я как расстался с вами… Где, бишь, это? да, на пароходе… Я как расстался тогда с вами…
– А красавица? – вдруг вспомнил я, – ведь вы увязались за ней!
Глаза у него забегали на секунду, он припоминал.
– Ах! – Он махнул рукой. – Отстали посреди площади: у моей лошади седелка и шлея слезли набок, мы остановились, другого извозчика поблизости не случилось, и карета уехала!
– Да вы что здесь делаете: ужели проводить меня пришли? – спросил я и хотел уже заплакать от умиления.
– Как проводить? я с вами на Волгу…
– Не морочьте меня, милый Иван Иваныч… неправда! где же вещи ваши? – Я оглянулся. Около него ничего не было. – И потом на вас то же самое, что и тогда было…
– Вещи я сдал прямо до Нижнего: у меня там платье, белье, холсты, ящик, краски, палитра, кисти – все уже это еще вчера уехало, – а я вот как – налегке, по-дорожному, видите? – Он поворачивался передо мной: та же бархатная жакетка, клетчатые брюки, но на голове вместо шляпы была надета шотландская шапочка с двумя лентами позади да на плече перекинут был тот же плед. – И вот еще!