Томас Дримм. Конец света наступит в четверг
Шрифт:
– Но я вас ни о чем не просил!
– А я разве просил пробивать мне голову воздушным змеем?
– Это несчастный случай!
– Можно подумать, это в корне меняет дело! Ты виноват и поэтому должен мне помочь, у тебя нет выбора. И распори наконец этот чертов рот!
– Не кричите, внизу мои родители!
– Это ты кричишь, парень. Ведь я – твоя подростковая галлюцинация, правильно? Значит, ты единственный, кто меня слышит.
– Но я не хочу вас слышать! Может, вылезете из моего медведя?
– Это исключено.
– Сейчас увидим!
Я хватаю медведя за заднюю лапу и швыряю в стену.
– Ай!
Медведь взвыл. В панике я бросаюсь к нему, поднимаю и вижу, что у него выпал один глаз.
– Мсье, вы в порядке?
– Давай, убей меня еще разок! Ну и повезло же мне! Что за болван! Вставь глаз на место!
Опустившись на четвереньки, я разыскиваю глаз, который закатился под стул, и вставляю на прежнее место.
– Спасибо. Мне вовсе не нужна эта штука, чтобы видеть, просто раздражает, что ты смотришь мне в один глаз. Нож!
Прерывисто дыша, я дрожащими пальцами раскрываю свой перочинный ножик и начинаю распарывать нитки, расширяя медвежью пасть.
– Ну наконец-то! Теперь ты лучше меня слышишь?
Сдерживая слезы, я отвечаю, что и так хорошо слышал.
– Перестань хныкать! Это глушит телепатическую связь, и я не смогу снова ее наладить!
– Но как вы это делаете?
– Как происходит, что ты меня слышишь? Ты думаешь обо мне и чувствуешь вину – в этом всё дело. Продолжай в том же духе, потому что я должен очень многое тебе сказать. Причем немедленно, ибо это вопрос жизни и смерти. Ты единственный, к кому я могу обратиться, ведь, кроме тебя, никто не знает, что я умер.
У меня начинает сосать под ложечкой, и я спрашиваю, не нужно ли сообщить его родным.
– Ни в коем случае! Видел бы ты мою семейку… Пусть это останется между нами. Ладно. Первое: какой у тебя уровень?
– Уровень?
– В науках – математике, биологии, физике… Ты хорошо учишься?
– Нет.
Плюшевый медведь озабоченно фыркает: «Пуфффррр».
– Везет как утопленнику. Я стал жертвой полного тупицы. Что ж, будем выпутываться с тем, что есть. Бери лист бумаги.
– Зачем?
– Будешь записывать вычисления. В тот момент, когда ты меня убил, я продумывал одну формулу. Как бы мне ее не забыть. Со смертью у нас не появляется никаких сверхспособностей, имей в виду. Это первое, что я обнаружил. Единственное, что меняется, – перестает мучить ревматизм. Записывай!
– Но почему я?
– А ты видел когда-нибудь медведя, ведущего записи? Повторяю: силой мысли я заставляю игрушку шевелить губами, чтобы ты мог на чем-то сконцентрироваться, но меня это очень утомляет. Я не хочу сдохнуть еще раз, двигая лапами без пальцев, которые не способны удержать ручку. Пиши! Семь умножить на десять в двенадцатой степени…
– Подождите, не так быстро!
– У меня нет в запасе вечности, парень! По крайней мере, я об этом ничего не знаю. Мое теперешнее состояние может оказаться переходным, а мой мозг – с минуты на минуту разрушиться.
– Правда? – спрашиваю я с надеждой.
– Посади медведя на кровать, в этой позе у меня дурацкий вид.
Конец ознакомительного фрагмента.