Томас Пейн
Шрифт:
Подводя итоги американской революции, Пейн писал в 1783 г.: «Величайшая и глубочайшая революция, которую когда-либо знал мир, славно и благополучно завершилась» (18, стр. 170). Эта пейновская оценка перекликается со словами К. Маркса, который отметил, что «американская война XVIII столетия за независимость прозвучала набатным колоколом для европейской буржуазии…» (3, стр. 9).
В речи 1792 г. Пейн говорил о влиянии американской революции на последующие события в Европе и подчеркнул, что тот же сильный дух, который обеспечил успех дела в Америке, обеспечит его и во Франции, потому что нельзя победить народ, который решил быть свободным. «Особая честь Франции в том, что она теперь подняла знамя свободы всех народов» (17, т. II, стр. 539).
Отвечая Бёрку, принижавшему значение французской
Пейну чужд распространенный в его времена взгляд на революцию как на простую смену правителей. Для него это событие, коренным образом меняющее весь ход общественного развития. Такие примеры он видит в революциях XVII и XVIII вв. в Англии, Америке и Франции. То, что раньше называлось революциями, считает Пейн, было немногим больше, чем сменой лиц, стоявших у власти, изменением местных обстоятельств, но революции в Америке и Франции вызвали обновление естественного порядка вещей, системы всеобщих принципов.
Пейн, идеалистически объяснявший историю человечества, сводил в конечном счете содержание буржуазных революций к перевороту в идеях, в принципах, к замене «старого правления новым правлением», искренне надеясь, что таким образом будет решена задача ликвидации тиранических режимов, преодолена социальная несправедливость и установлена свобода, равенство и счастье для всех слоев народа. В социально-экономических условиях того времени такой ход рассуждений исторически был оправданным.
Пейн приветствовал революционное движение, главным принципом которого было утверждение новой представительной системы правления вместо старой монархо-аристократической наследственной власти. Он исходит из того, что человек не враг человеку. Таким он становится из-за «ложной системы правительства» (17, т. I, стр. 343), и поэтому, вместо того чтобы реформировать отдельную личность, разум нации обращается к реформированию системы.
Хотя Пейн и оправдывал революционное насилие, преданный своей вере в величайшую силу Разума, он считал, что в конце концов Разум может помочь избежать нежелательных волнений при совершении революционного переворота. «Поскольку из просвещенного состояния человечества нетрудно понять, что наследственные правительства находятся на краю гибели, а революции на широкой основе национального суверенитета и представительного правления прокладывают путь в Европе, то было бы мудро лучше предвидеть их приближение и совершить революции на основе разума и соглашения, нежели допустить, чтобы они происходили путем потрясений» (17, т. I, стр. 344).
Сочетание у Пейна просветительской веры в силу разума с пониманием насущных нужд народа объясняет и его подразделение революций на «активные и пассивные». «Размышляя о революциях, легко постичь, что они могут возникать из двух различных причин: одни, чтобы избежать или освободиться от бедствия, другие, чтобы получить большее и положительное благо; обе они могут различаться по названиям на активные и пассивные революции. В тех, которые происходят по первой причине, характер становится гневным и раздраженным, а исправление [положения], вызванное [его] опасностью, слишком часто омрачается местью.
Но в тех, которые происходят по второй причине, сердце скорее воодушевленное, чем взволнованное, спокойно вникает в существо [дела]. Разум и дискуссия, убеждение становятся оружием в споре» (17, т. I, стр. 450).
Важнейшую причину революции Пейн видит в изменении мнений. Мнения людей, как и все в мире, непрестанно изменяются, и «то, что считалось правильным и уместным в одну эпоху, может быть сочтено неправильным и неуместным в другую» (18, стр. 182), решающее слово в таком случае принадлежит самим людям, они имеют право на революцию. Не ограничиваясь, однако, указанием на сознательность человеческих поступков, Пейн отмечал, что в их основе лежат более глубокие обстоятельства. Так, объясняя причины американской революции, он выдвигает на передний план притеснение англичанами американской экономики и заключает, что так дольше продолжаться не
Представляют интерес высказывания Пейна о том, что французская революция была подготовлена в идеологическом отношении. Революция возникла, как он считает, всего лишь как «следствие духовной революции, проходившей во Франции до этого. Сперва произошли изменения в умах нации, и за новым строем мыслен последовал, естественно, новый порядок вещей» (18, стр. 227). В этой связи он рассматривает предшествовавшую революции деятельность французских философов-просветителей — Монтескье, который излагал «свои взгляды в завуалированной форме, и надо думать, что он сказал далеко не все, что мог», Вольтера, Руссо, Рейналя и других, которые имели «своей целью реформировать и сделать более экономичной скорее административную деятельность правительственной власти, нежели самую власть» (18, стр. 228). Пейн отдает им должное, говоря, что благодаря трудам этих философов по всей стране стал распространяться «дух политического исследования».
Пейн видит в американской и французской буржуазных революциях народные движения. Его симпатии полностью на стороне самых активных сил революции, выступивших против королевских министров, штурмовавших Бастилию и проявивших чудеса героизма. Такие действия народа были возможны благодаря воодушевлению идеей свободы. Он показывает рост сознательности народа в ходе революционного движения: «Огромные массы людей задавлены и принижены ради того, чтобы можно было придать тем больший блеск клоунскому балагану, именуемому государством и аристократией. В начале всякой революции эти люди верны скорее лагерю свободы, чем ее знамени, и еще только должны научиться чтить ее» (18, стр. 196).
Пейн решительно отметает клеветнические утверждения контрреволюционеров вроде Бёрка. Пейн показывает, что нельзя вменять в вину народу совершенные в этот период преступления, и объясняет действия многочисленного «слоя человечества, известного под названием сброда или невежественной черни» (18, стр. 196), непомерным унижением народа и возвышением аристократии. Пейн не оправдывает проявления жестокости в ходе революции, но он находит этому естественное объяснение: «Страхом стараются воздействовать на низшие слои народа, и на них же он производит наихудшее действие. У них хватает здравого смысла, чтобы понять, что все это направлено против них самих, и они в свою очередь поступают так, как их учат» (18, стр. 195). Такую же мысль высказывал и Бабеф, считавший, что позорные издевательства над народом научили его быть жестоким.
3. О КОНСТИТУЦИЯХ
Представления Пейна о сущности новой власти, устанавливаемой в результате революций, отражены в его многочисленных высказываниях о современных ему буржуазных конституциях. Критическому анализу конституций Англии, США и Франции он уделяет внимание в ряде работ, а в «Правах человека» посвящает этому целые разделы, и в частности всю четвертую главу второй части. При этом он исходит из теорий естественного права и общественного договора.
Пейн так определяет конституцию: «Конституция — это не одно название, а реальная вещь, она существует не только в воображении, но и в действительности, и там, где ее нельзя показать в видимой форме, — там ее нет. Конституция есть вещь, предшествующая государству; государство — это всего лишь детище конституции. Конституция некой страны есть акт не правительства, а народа, создающего его [правительство]» (18, стр. 207).