Томас Торквемада (“Великий Инквизитор”). Его жизнь и деятельность в связи с историей инквизиции
Шрифт:
Чтобы оценить вполне, как исполнялась “святая обязанность”, по выражению Сикста, необходимо перенестись мыслью в зал инквизиционного трибунала и в мрачные камеры его темниц, лучшею надписью для которых была бы надпись над вратами ада:
Здесь мною входят в скорбный град мучений,Здесь мною входят в муке вековой...Оставь надежду всяк, сюда идущий...Глава II. Инквизиционный процесс
Приезд инквизитора. – Извещение жителей. – Отсрочка милосердия. – Настроение общества. – Доносы. – Начало процесса. – Арест. – Инквизиционная тюрьма. – Заседание трибунала. – Первое свидание подсудимого и судей. – Свидетели. – Право отвода обвинителя. – Камера пыток. – Начало применения пыток в религиозных процессах. – Кроткое увещевание и отеческое побуждение. – Пытка веревкою, водою и огнем. – Виды преступлений, подлежавших инквизиции. – Пристрастие трибунала. – Категории обвиненных. – Примирение с церковью. – Аутодафе частное и общее. – Приготовления к аутодафе. – Церемониал. – Костюм
Во времена первой инквизиции в городах, где не было постоянного трибунала, инквизиторы появлялись наездом. Тотчас по приезде они приглашали к себе коменданта и присягой обязывали его исполнять все их решения, иначе не только ему, но и всему городу грозило отлучение. В ближайший праздничный день инквизитор отправлялся в церковь и объявлял с кафедры о возложенной на него миссии. Он приглашал при этом виновных в ереси явиться к нему без понуждения, в надежде легкого церковного наказания. Затем на месяц давалась отсрочка на размышление, так называемая “отсрочка милосердия”... Вид города сразу менялся. Граждане от мала до велика по первому звону спешили на богослужение. Общение со знакомыми ограничивалось самым тесным кругом. Все боялись друг друга, родители – детей, дети – родителей, хозяева – слуг. Беседы велись на благочестивые темы. На каждом шагу слышались религиозные сентенции: Да сохранит вас Бог, идите с миром, да поможет вам святая Дева... Между тем помещение инквизиции начинали осаждать разные темные личности. Давнишние счеты с соседом, затаенное недовольство и злоба – все это сказывалось теперь в приемной инквизитора. Там с охотой выслушивали доносчиков и вносили их вести в особую книгу. Кроме этих услуг добровольцев, инквизиции служили еще циркулировавшие по городу слухи, наконец заранее заготовленное, предвзятое обвинение, и все дело состояло лишь в накоплении судебного материала под благовидным названием доказательств. К тому же многие спешили на встречу желаниям инквизиторов, потому что недонесение издавна считалось преступлением не менее тяжким, чем сама ересь... Наконец “отсрочка милосердия” истекала. Если обвиняемый доносом не являлся сам, по собственному сознанию, то инквизиторы начинали расследование. Прежде всего призывался доносчик. Ему предлагали способы открыть истину – обвинение и простое наказание. Обвинение могло не подтвердиться и обрушиться на самого обвинителя, поэтому выбиралось второе. Оставалось назвать свидетелей. Если эти свидетели подтверждали обвинение, инквизитор приказывал арестовать обвиняемого. Не знакомя его с делом, его запирали в темницу. Имущество его описывалось впредь до разрешения дела, и сам он до того же момента как будто умирал для мира. Темницы инквизиции были мрачны и сыры. Небольшие камеры, в пять шагов длиной и четыре шириной, наполовину были заняты нарами с грязной сгнившей соломой вместо постелей. Небольшое окошко чуть освещалоэто царство страданий. В нем помещалось до 6 и более узников, так что многие спали на полу в отравленной миазмами атмосфере. Первое время мужчины не отделялись от женщин. Жалобы не допускались. Если узники подымали шум или спор, их выгоняли в коридор и, раздев, бичевали, не разбирая ни пола, ни возраста. Все виды насилия, как вороны над добычей, носились над головами этих несчастных. Женщины и девушки насиловались или соблазнялись, конечно, коварно, путем позора купить оправдание. Под тем же предлогом у богатых выманивали деньги и только в этом случае допускали их тайное общение с родными. Иначе всякое милосердие к узнику считалось соучастием в преступлении.
Не сразу начинался процесс заключенных. Многие теряли здоровье прежде, чем являлись перед судом инквизиции, живые мертвецы в самом истерзанном виде. Процесс начинался не иначе, как по просьбе обвиняемого. Его побуждали к этой просьбе, когда хотели, при посредстве тюремных агентов. Только после этой жестокой формальности его приглашали на заседание трибунала... Под низким узорчатым потолком в небольшой комнате, слабо освещенной крошечными окнами, его ожидали инквизиторы. Они сидели за длинным столом на широкой лавке, подпоясанные веревками, в белых и коричневых сутанах, с небольшими шапками на головах. Тут же находился епископ в парадном облачении, что, впрочем, практиковалось лишь в начале инквизиционной эпохи, наконец – нотариус и докладчик. В это первое свидание с судьями обвиняемого встречали так, как будто ничего не знали о нем, и в то же время различными вопросами старались запутать его и вырвать у него улики. Свидетелей допрашивали отдельно. Обвиняемый их не видел все время допроса. Сами показания их он получал в сокращенном виде, без указания места и времени. Этим предполагалось оградить свидетелей от мщения их жертв, когда последние дождутся свободы. Очная ставка свидетелей возбранялась на том же основании, а сами свидетели могли быть людьми заведомо преступными и лицеприятными. Два свидетеля по слуху считались равносильными очевидцу. Обвиняемый мог отвергать обвинителя лишь в случае явной вражды к нему последнего. Чтобы узнать, не злоба ли руководила доносом, инквизиторы спрашивали у обвиняемого, нет ли у него врагов и кто они. Если он называл их, не упоминая действительного виновника своего ареста, его лишали права опровергать этого виновника. Он мог иметь защитника, но видеться с защитником ему позволялось только в присутствии инквизитора. Существовало, впрочем, формальное запрещение адвокатам и нотариусам защищать еретиков, но оно, по-видимому, не всегда исполнялось. Если улики против подсудимого казались слишком очевидными или, по личным расчетам инквизиторов, считались такими, трибунал немедля произносил приговор и отсылал подсудимого в темницу до исполнения этого приговора. Только полное признание справедливости обвинения могло уменьшить наказание подсудимого, и к этому прибегали часто, чтобы избегнуть ужасов полного дознания. Инквизиторы сами решали, действительно ли откровенно и чистосердечно сознание их жертвы...
Кто отрицал обвинение при наличии тяжких улик, того объявляли упорным. Из зала трибунала его дело переносилось в камеру пыток, in loco tormentorum. Камера пыток обыкновенно помещалась в подземелье, узкие коридоры со многими поворотами вели туда, ни один вопль не доносился оттуда наружу... “Такого-то числа, месяца и года”, как гласила инквизиционная формула, узник выводился из темницы и водворялся в месте мучений. При пытке, согласно инструкции Эймерика и Торквемады, находился инквизитор, иногда доктор, писец для записывания показаний и слуги трибунала в черных одеждах, с глухими капюшонами на головах, лишь с отверстиями для глаз и рта.
В религиозных процессах пытка впервые применяется в 1114 году. Тогда пытали водой еретиков-катаров. В 1157 году вальденсов пытали раскаленным железом. Иннокентий III запретил было это варварское средство добывать признание, но с 1233 года почти все процессы сопровождались “умалением членов”. Сперва, впрочем, уже в месте мучений, опять прибегали к убеждению. Еретику грозили муками ада, наконец ближайшими муками – пыткой. По совету Эймерика, его раздевали быстро и с выражением печали, чтобы сильнее потрясти его испугом, затем раскладывали перед ним орудия допроса и еще раз убеждали сознаться. Это было так называемое “кроткое увещевание и отеческое побуждение” (benigne monitus, paterne adhortatus, – говорилось об этом в протоколах инквизиции и между прочим в процессе Галилея). Неудача убеждений приводила обвиняемого к суровому испытанию, al rigiroso esame. Ему связывали руки на спине веревкою, другой конец которой пропускался через блок. В таком положении его еще раз увещевали повиниться. Затем слуги вздергивали его кверху и вдруг опускали, не давая коснуться пола. Стремительное падение сразу останавливалось, члены несчастного вытягивались, веревка врезалась в руки. Если среди этих страшных мучений он объявлял о желании дать показание, его опускали на пол, чтобы записать ответы несчастного. В противном случае продолжали “умаление членов”, и так не менее часу. Дольше применять одну и ту же пытку запрещалось, но инквизиторы, пользуясь изнеможением жертвы, нередко объявляли, что пытка была применена не вполне, и потом опять возобновляли ее. Сознание, полученное на дыбе, подтверждалось еретиком по снятии с нее. Этим он свидетельствовал, что не муки, а истина говорила его устами. Если он отказывался от этого или упорствовал, несмотря на первую пытку, его подвергали второй. Второе испытание производили водою. Еретика клали на стол в форме корыта, нередко покрытый гвоздями, связывали его веревками так, что они врезались в тело, затем, накрыв ему рот и нос мокрою тряпкою, медленно лили на нее воду. Непрерывная струя воды не давала жертве возможности перевести дыхание, она захлебывалась, кровь выступала у нее из носа и рта. Если и тут подсудимый все-таки отказывался дать требуемое показание, тогда применялось третье “умаление членов” посредством огня. Ноги несчастного заколачивали в колодку и, смазав подошвы маслом, поворачивали их к огню. Кожа трескалась от жара, кости обнажались при страшных криках мученика, доведенного прежними муками до последней степени изнеможения. Эта пытка нередко кончалась смертию узника тут же в зале мучений или в темнице, куда его относили после каждой пытки. Редко находились герои, выносившие эти терзания. Большинство признавалось после первого “умаления” в самых нелепых преступлениях, но это подводило их лишь под категорию сознавшихся из страха мучений и одинаково вело на костер. Некоторые налагали на себя руки, не ожидая допроса, но были герои, у которых все истязания не могли исторгнуть отказа от убеждений или сознания в несодеянном преступлении. Это были упорные, предмет глубокой ненависти инквизиторов, как доказательство их бессилия, и жертвы костров.
Не одни еретические заблуждения влекли заподозренных на суд инквизиции. По руководству Эймерика этому суду подлежали:
1) Хулители религии и виновные в ложных понятиях о могуществе Бога, все равно, говорили ли они это в пьяном или трезвом виде.
2) Все, занимавшиеся чародейством и гаданием, особенно те, которые употребляли при волхвовании священные предметы и вещества, например, святую воду и елей.
3) Всякий отлученный, не искавший примирения с церковью.
4) Укрыватели и заступники еретиков.
5) Лица, сопротивлявшиеся постановлениям инквизиции.
6) Города, правители и короли, защищавшие еретиков.
7) Власти, не отменявшие в стране или городе постановлений, несогласных с законами инквизиции.
8) Адвокаты, нотариусы и юристы, защищавшие еретиков (это правило применялось по усмотрению и только в самую раннюю эпоху первой и второй инквизиции).
9) Всякий, отказавшийся от присяги, которую требовала инквизиция.
10) Всякий, умерший в открытом или предполагаемом еретичестве.
11) Иудей или мавр, склонявший христиан к отступничеству.
12) Всякий прикосновенный к ереси словом, делом или сочинением.
13) Все преступления против нравственности, незаконное сожительство, содомия и пр.
Все это рушилось на головы главным образом тех, у кого не было покровителей, чтобы остановить карающую руку, и на людей, заведомо ненавистных инквизиторам. Располагавшие влиянием ускользали от правосудия трибунала, даже в том случае, когда их преступления были известны всему свету. Сами члены трибунала часто были повинны по инструкции Эймерика, и Вольтер вовсе не инсинуировал, когда изображал великого инквизитора любовником прекрасной Кинегунды совместно с богатым евреем. Лишь в редких случаях, при вопиющем нарушении законов и под непобедимым давлением общества, инквизиторы попадали под следствие, но, как увидим далее, их наказание имело скорее характер попустительства. Иное было положение людей без покровителей и заранее преданных усмотрению инквизиторов. По мере того, как подвигался процесс, масса этих арестованных постепенно распадалась на категории: легко подозрительных (levi), сильно подозрительных (vehementi), обращенных (reconciliati), упорных (obstinati) и оправданных. Впрочем, оправданные почти всегда считались подозрительными. Им выдавалось разрешение ad cautelam, то есть как подозреваемых в ереси, и горе было этим лицам, если они опять попадали в руки инквизиции. Рецидивистам (relaps) не было прощения... Каждый обвиненный и сознавшийся мог просить примирения с церковью. Степень наказания в таком случае уменьшалась, смотря по времени признания и по важности преступления. В период первой инквизиции примирение с церковью совершалось торжественно, в храме и в присутствии народа. В назначенный день перед обедней обвиненный в ереси ставился на амвон с открытой головою и со свечою в руках. Начиналось богослужение. После чтения евангелия инквизитор произносил речь против ереси, затем осужденный на покаяние перед крестом и евангелием произносил отречение от своих заблуждений и, если мог, подписывал этот акт и получал разрешение.
“В день всех святых, в праздник Рождества Христова, – говорилось в разрешительной грамоте, – в празднике Сретения Господня и каждое воскресенье великого поста обращенный обязывается присутствовать в соборе при церемонии в одной рубашке, босиком, с руками, сложенными накрест, и принимать от епископа или пастора удар лозою, кроме Вербного воскресения, в которое будет разрешен. В великую среду он опять должен явиться в собор и будет изгнан из церкви на все время поста, в которое обязан приходить к вратам церкви и стоять во все время богослужения. В святой четверг станет на том же месте и будет снова разрешен. Каждое воскресенье поста он входит в церковь в надежде разрешения и опять становится у врат церковных. На груди постоянно носить два креста цвета, отличного от платья”.