Томка и блудный сын
Шрифт:
– Кто?! – Сергей нервно оглянулся. Он явно не ожидал, что я, улучив момент, позвоню его отчиму и приглашу на встречу.
– Конь в пальто! Не переживай, никто тебя отчитывать и ругать не станет. Игорь давно признал за тобой право валять дурака. Все, выходим, выходим.
Сергей нехотя открыл дверцу и поставил правую ногу на асфальт. Обернулся напоследок: – Все остальное между нами?
– Ты мой клиент.
Игорь Устьянцев ждал во дворе клиники. Он был в легкой кожаной куртке и джинсах. Сутулился, озирался затравленным взглядом. Вынул сигарету, повертел в руке, сунул обратно. Мимо сновали
– Выглядит как вор, – констатировал Сергей. Я услышал в голосе неприязнь.
Мы перешли улицу, преодолели главные ворота. Устьянцев сразу направился к нам. Мы пожали друг другу руки, а Сергею он лишь кивнул, хотя я на секунду заметил, что он готов был поприветствовать его более тепло, но парнишка сразу отвернулся.
– Мы готовы, – сказал я.
– У нее сейчас обед, – ответил Игорь. – Мы пришли, можно сказать, вовремя. Мой врач сказал, что ее можно и домой отвезти, но…
– Но? – Сергей хищно воззрился на отчима.
– Она отказалась, – парировал Игорь, – хочет еще полежать. Ладно, пойдемте.
Голос его сегодня тоже звучал иначе. Вчера в конторе Игорь говорил со мной более… скажем так, размеренно, учитывая его обычные голосовые данные. Такова магия здешних мест.
Мы двинулись вдоль длинного главного здания. Несколько старых кирпичных корпусов были разбросаны по территории в хаотичном порядке. Их соединяли между собой аккуратные асфальтированные дорожки. Всякий раз, когда я находился здесь, внутри этого «психиатрического рая», погода неизменно портилась. Я не припомню ни одного случая, чтобы я шел по этим дорожкам радуясь солнышку. Вот и теперь ясный день, встретивший нас утром на базе отдыха, вдруг скукожился и стал угрожать скорым дождем.
Сергей плелся позади. Игорь шел рядом со мной, сунув руки в карманы. Я не заметил при нем сумочки с документами, обычной для любого автомобилиста. Приехал с личным водителем?
– Она сама напросилась в этот раз, – говорил он, обращаясь не то ко мне, не то к себе самому. – Ни с того, ни с сего говорит утром: позвони Василию, что-то мне нехорошо.
– Раньше с ней такое случалось?
– Нет. Обычно предлагал я, а она либо соглашалась, либо говорила, что все само пройдет.
Я обернулся. Сделал знак Сергею подтянуться и топать рядом, чтобы не пропустить ничего из нашего разговора. Мне хотелось, чтобы он послушал.
– Когда она снова попросилась сюда?
– Позавчера, в день Последнего звонка у Сережки. Днем позвонила мне на работу и сказала, что погано себя чувствует. Я приехал, помог ей собраться. Она все время плакала…
Игорь оглянулся на Сергея. Мальчишка шел рядом, стиснув зубы.
– Тяжело бывает, когда она так плачет. Без перерыва и без объяснения причин. Просто встает с утра и начинает… да, Сереж?
Парень промолчал.
– Он меня понимает, – ответил за него отчим. – Такие дни случаются нечасто, обычно удается обойтись своими силами, но когда нападает реальная депрессия – тут только держись. Если бы не Васька, я бы не знаю, что сейчас делал. Возможно, она не вылезала бы из больницы.
Я с растущим беспокойством наблюдал за Сергеем. Он разламывался надвое. С одной стороны, соглашался с отчимом – мама действительно бывает не в себе… но с другой – какое он имеет право так о ней говорить перед посторонним людьми?
Все его мальчишеские
– Василий сделал все по высшему разряду, – продолжал Устьянцев. – Здесь есть спортивный зал, скверик с фонтаном, где можно погулять или посидеть с книжкой, библиотека. Иногда даже какие-то артисты приезжают с концертами. В общем, отвлечься можно.
– Это что за отделение такое сказочное? – подивился я.
– Отделение неврозов. Его хорошо финансируют… в частном порядке, если вы понимаете. – Солидные клиенты?
– Угу.
Дальше до самого корпуса он не произнес ни слова. Лицо его, и без того пугающее обиженным выражением, стало и вовсе кислым.
Мы остановились у самого дальнего корпуса, небольшого двухэтажного особняка относительно свежей постройки. Недавно, кажется, сделали косметический ремонт – стены светились свежей желтой краской, балкон над крыльцом подпирали две ослепительно белые колонны. Седой дворник тщательно выметал с площадки мусор. Справа от корпуса стояла деревянная беседка, к ней вела аккуратная тропинка, выложенная плиткой. – Подождите там, – сказал Игорь. Обернулся к Сергею: – Пойдешь со мной?
– Да.
Я одобрительно кивнул парню. Это было правильное решение.
– Только позвольте украсть у вас Сергея на минутку.
Я взял парнишку за локоть, отвел в сторону.
– Сереж, у меня к твоей маме будет серьезный разговор. Очевидно, она очень расстроена, поэтому будет разумным придержать при себе пока наши проблемы. Во всяком случае, предоставь мне возможность решать, что именно ей открыть. Хорошо?
– Угу.
Они ушли, а я устроился в беседке. Хотел было закурить, но потом, как и Устьянцев пятью минутами раньше, вспомнил, что нахожусь на территории лечебного учреждения. Сунул сигарету в пачку, вытянул ноги и руки, глубоко вздохнул.
Я примерно представлял, что услышу в ближайшие полчаса, если мужчинам удастся уговорить Ольгу Круглову выйти и открыться незнакомому человеку. Одну часть истории я уже слышал – из уст Светланы Канаевой, явившейся в мой офис под видом обеспокоенной мамаши. Многое из того, что она рассказала о семье Кругловых, выдав ее за свою собственную, оказалось неправдой. Например, Игорь Устьянцев оказался человеком не столь обильно пьющим. Во-вторых, сам Сережка вовсе не казался пришибленным лунатиком – играл и в футбол, и в хоккей, и даже пытался боксировать, пока не нашел голове и рукам лучшее применение. Теперь же осталось послушать настоящую маму и сравнить истории. Лишь бы она вышла. Я не мог ее заставить, у меня нет реальных полномочий. Настоящего мента мало кто осмелится игнорировать, а частного сыщика послать проще.
Пошлют – пойду по указанному адресу.
Словом, оставалось лишь надеяться на ее благоразумие. Я был почти уверен, что неожиданный приступ, вынудивший Ольгу в день «Последнего звонка» обратиться за помощью к психиатрам, имеет непосредственное отношение к нашей истории.
Она вышла.
Выглядела совсем не старой (с Канаевой они были одного возраста), но погасшей. При взгляде на эту женщину можно было сделать лишь один вывод: много и долго страдала. Но едва ли это так. Я сам, конечно, не эксперт, но со специалистами общался и таких людей тоже повидал немало, поэтому могу сказать с почти стопроцентной уверенностью: передо мной хронический неврастеник, не способный быть счастливым в силу определенных свойств личности.