Томка и рассвет мертвецов

Грачев Роман

На ответ не надеялся. Ястреб мог десять раз сменить оператора, ведь они не виделись уже три года. Тем велико было его удивление, когда хриплый и вкрадчивый голос отозвался в трубке:

— Старичок, ты, что ли?

Изгой опешил. Не смог издать ни звука.

— Не дыши так, — сказал Ястреб, — это меня возбуждает. Будь ты девицей с третьим размером груди, я бы не возражал.

— Добрый вечер, — неожиданно для себя выдавил Изгой.

— И тебе того же. Какими судьбами?

— Да так, понимаешь…

— A-а, я слышу, ты уже красавец.

Изгой

смутился. Точнее, он бы смутился, будь он в сознании, но в подпитии он просто разозлился.

— Не твое дело!

— Понятно. — Ястреб перешел на суховатый тон. — Что ты хотел? Только быстро, я сейчас занят.

— А я вот, видишь, не занят и хочу тебе кое-что сказать…

Изгой сделал паузу. Ястреб напрягся. Он, гаденыш, прекрасно понимает, о чем сейчас пойдет речь. Что ж, это к лучшему. Они давно понимают друг друга без слов. Их связывает прочная стальная цепь, звенья которой никак не удается разорвать.

Но хотя бы сейчас, в эту минуту крайней расслабленности, Изгой хочет позволить себе лишнее. Хочет переступить черту, выйти за флажки и напомнить о том, что он когда-то был способен на поступки и вовсе не забыл об этом.

— Ты…

С первого раза не получилось. Изгой взял побольше воздуха, зажмурился.

— Что — я?

— Ты… сволочь!

Ястреб хмыкнул. Едва ли столь пламенная, но короткая тирада произвела на него впечатление, но хотя бы озадачила.

— Хочешь обсудить это? — поинтересовался он.

— Нам нечего с тобой обсуждать!

— Думаешь?

— Уверен! Знаешь, я собираюсь…

Изгой икнул. Очень некстати! Икота сильно дезавуирует серьезность заявления. Впрочем, выбора нет, раз уж начал, доводи дело до конца, иначе никогда больше не достанет смелости.

— Чего ты там собираешься, старичок? — Голос Ястреба изменился. В нем зазвенели натянутые струны.

— Собираюсь…

— Ну, смелее, дорогой. Что именно ты «собираешься»? И с чего вдруг? Мы же столько лет не общались, я уже почти все забыл, живу своей жизнью, а ты звонишь мне и угрожаешь? Что-то случилось?

— Это ты почти все забыл, — сказал Изгой, и на этих словах из глаз его брызнули слезы. Только бы не раскваситься сейчас! Если Ястреб услышит его хрюканье, его уже ничто не остановит. Он сожрет бедного мальчика с потрохами. — Это ты забыл, а я… А я живут с этим, понимаешь!!!

Ястреб тяжело дышал в трубку, но не прерывал.

— Я живу с этим каждый день! Просыпаюсь и засыпаю! Я не такой как ты! Я не умею…

Он все-таки расклеился, не выдержал. Отвел трубку в сторону, чтобы пару раз шмыгнуть носом. Когда он услышал, что Ястреб заговорил, поднес трубку обратно к уху.

–.. успокойся, старичок, — говорил бывший сослуживец. — Возьми себя в руки, допей спокойно свою бутылку и ложись спать. Завтра созвонимся.

— Зачем?

— Нужно все обсудить. Спокойно сядем, накатим и поговорим. Ты как?

— Не знаю…

— Стоп-стоп, дорогуша. — Ястреб поднажал. Интонации его голоса плавали

в диапазоне от вкрадчивости и даже нежности до холодного металла, от которого вся спина покрывалась наледью. — Ты уж не виляй хвостом. Если до сих пор не можешь успокоиться, тогда изволь разобраться с этим до конца. И, заметь, это не я тебе позвонил. Так что возражения не принимаются, окей?

— Кей, кей… Ладно, поговорим завтра.

Не дожидаясь ответа, Изгой выключил телефон. Сейчас он действительно допьет свою проклятую бутылку и завалится на диван. Завтра утром тяжелой будет не только голова — в душе мертвым камнем ляжет страх и угрызения совести, но это будет только завтра.

Ворочаясь на подушке, пытаясь забыться, он все же хвалил себя за отвагу. Он правильно сделал, что позвонил. И спасибо тебе, Господи, что Ястреб остался верен своему мобильному оператору. Иначе эта тяжелая цепь, в конце концов, сомкнулась бы на шее.

Крабы в твердом панцире

10 июня

Не знаю, как я дотянул этот рабочий день до конца. Перед глазами снова и снова возникал тонированный черный джип, несущийся на меня в столбах пыли как Всадник Апокалипсиса. От встречи с Павлом Рожковым на небесах вашего покорного слугу отделяли считанные сантиметры. Любое, даже касательное, столкновение на той злополучной обочине закончилось бы моим воспарением над суетностью мира. И не пришел бы я в этот день в садик за дочкой, и сидела бы она вместе с Олесей на лавочке на участке, обращала бы к ней свое заплаканное личико и в тысячный раз задавала вопрос: «А когда папа придет?», а Олеся обрывала бы мой телефон, но все тщетно.

От этой, довольно реалистичной, картины сердце мое сжалось до размеров сушеного финика, и не мог я уже думать ни о чем.

— Что-то случилось? — встретил меня вопросом Петр. Он снова нес кому-то поднос с чашками и блюдцами, выполняя чужую работу. Офис-менеджер Настя Голубева, коей по статусу полагалось поить моих клиентов ароматным кофе, болтала по телефону, и, судя по выражению лица, разговор носил личный характер. Уволю к чертовой матери!

Я едва не сорвался на ней, но Петр вмешался — взял за локоть и отвел в сторону.

— На тебе лица нет.

Я кивнул. Я не смотрел в зеркало, возможно, лицо у меня как таковое давно отсутствовало, осталась лишь маска пережитого ужаса.

— Может, тебе отменить встречу?

Я улыбнулся через силу. Петя, Петя, и откуда ж ты такой выискался, заботливый, внимательный, дорогой мой человечище…

Как ни странно, встреча с клиентом прошла хорошо. Проблема, с которой обратился в агентство седовласый джентльмен, не требовала моей персональной заботы. Он собрался помирать, а посему хотел грамотно составить завещание, чтобы обидеть как можно больше родственников. Я проводил его к своему юристу, спецу по таким вопросам, а сам отправился в кабинет, попросив Петра в ближайший час ни с кем не соединять.