Томка и рассвет мертвецов
Шрифт:
В общем, когда я сообщил, что из садика мы направляемся на встречу с одним очень важным человеком, Томка скривилась и попросила оставить ее потусоваться с Олесей Петровной.
— Оставляй, — душевно предложила та.
— Нет, спасибо. Хватит с тебя и рабочего дня, проведенного с этими чертенятами.
(На самом деле я, безусловно, с удовольствием скинул бы дочку на вечер, но тогда мне пришлось бы забирать ее от Олеси, а я все никак не мог решиться встретиться с симпатичной мне женщиной в неформальной обстановке).
Словом, в семь вечера мы с дочерью
— Это и есть твой «о-очень, блин, важный человек»?
— Не юродствуй.
— Чо?
— Капчо.
Она сочувственно покачала головой.
Да, доченька, я и сам бы никогда не поверил, что этот невразумительный парень дослужился до звания сержанта, если бы не знал наверняка. К дембелю, правда, все его достижения предсказуемо обнулились — командир роты старший лейтенант Березин выполнил обещание и наказал зарвавшихся дедов. Пусть командование части не стало выносить сор из избы и замяло дело, но комбат на своем уровне ответственности сделал все, к чему понуждала офицерская совесть.
На мое предложение выпить в летнем кафе чашку чая, озвученное по телефону, Станислав Комарин ответил, что лучше бы ему ороситься кружечкой пивка. Это значительно упрощало дело: если твой информатор вечером требует опохмела, его можно сворачивать в жгуты.
Комарика заметно потряхивало. Это был необыкновенно худой, с впавшими глазами и нездоровым цветом лица молодой человек ростом метр-шестьдесят максимум. Он все время озирался, будто опасался слежки, с трудом фокусировал внимание на теме разговора. В какой-то момент я предположил: уж не наркоман ли? Но когда официант летнего кафе принес парню кружку светлого (мне — чай с лимоном) и он ее отпил на треть, я успокоился.
— Давно в штопоре? — поинтересовался я.
— Пятый день.
— Что ж так жестоко?
Он виновато покосился на мою доченьку, затем опустил глаза в кружку и долго молчал, потирая пальцем ободок сосуда.
— Ваш человек по телефону уже вытащил из меня все. Что вы еще хотите?
— Все да не все. Ты общался с Павлом Рожковым после службы?
Снова долгая пауза. Комарин избегал смотреть мне в лицо.
— Послушай, страдалец, — сказал я, — тебе объяснили, что я не мент и не представляю здесь никакие другие официальные правоохранительные органы. Я хочу разобраться, что произошло с Павлом. Можешь считать, что меня попросили об этом его родственники.
Тут он все-таки посмотрел на меня. Взгляд пылал неожиданным гневом.
— Родственники, родственники… нет у него никого, кроме тетки, и она, поди, думает, что Пашка не сам разбил башку на своей «девятке»? Да что за хрень?!
— Так, потише, с нами дети.
— Это ваши проблемы, начальник.
Томка хмыкнула и демонстративно отвернулась, присосавшись к своему стакану апельсинового сока.
— Что ты знаешь об автокатастрофе? И почему ты ее вспомнил?
Комарин, словно боясь, что у него отберут кружку,
— Если вы не мент, можете идти лесом, я вам ничего не скажу больше того, что уже сказал по телефону вашему настырному помощнику. — Он жадно присосался к пиву.
Хм, и этого засранца я отпаиваю светленьким?! Нет, парнишка, ты мне эту чертову кружку отработаешь.
Я навис над столом, заслонив собою солнечный свет.
— Да, Станислав, я не мент, поэтому располагаю гораздо более внушительным арсеналом средств воздействия на тебя, и не все из них вегетарианские. Хочешь до греха меня довести?
Комарин съежился. Кружку он по-прежнему не выпускал из рук, но в глазах я увидел подтверждение выводов Петра: парнишка трусоват, явно чего-то боится, поэтому из него можно вытрясти абсолютно все.
— Что вы хотите? — часто моргая, спросил Стасик.
— Правду и ничего кроме правды! — не поворачиваясь к нам, вставила Томка.
— Повторяю вопрос: пересекались ли вы с Павлом Рожковым после службы в армии? Когда? Где? И что связывает его с Виталием Коршуновым?
Услышав эту фамилию, Стасик стал совсем плох. Я выдохнул и уселся обратно в свое кресло. Томка протянула мне руку ладонью вверх. Я хлопнул по ней своей пятерней.
Откровенно говоря, я ведь блефовал. У меня не было ни малейшей уверенности в том, что отношения между Ястребом и Павлом Рожковым имеют хоть какое-то значение. Это лишь голая теория, основанная на нескольких эмоциональных записях в блокноте и визитах Призрака в дом Захарьевой. Могло ведь статься, что я вообще занимаюсь полнейшей ерундой, впустую трачу время свое и своих ценнейших сотрудников.
Но, похоже, мой блеф сработал, а?
— Тебе есть что поведать, мой юный падаван? — Я сменил устрашающий тон на дружелюбный. — Готов профинансировать твой следующий поединок с печенью, если ты сейчас как на духу расскажешь, что там у вас случилось.
— У нас?
— Конечно. Ты бы не трясся, как заяц, если бы не участвовал.
Я натянул на лицо самое благодушное выражение, на какое только был способен. С минуту примерно Стасик размышлял, не поднимая глаз. Потом махнул рукой.
— Доченька, — обратился я к Томке, — прогуляйся немного. Вон, смотри, тетенька торгует игрушками. Видишь, на углу лоток стоит.
— Ага. Тогда денег дай, что ли.
Я протянул сторублевую купюру.
— Ни в чем себе не отказывай, дорогуша. И постарайся, чтобы я видел тебя.
Когда она удалилась, Стасик заговорил. Все так же — не поднимая глаз, будто рассказывал не мне, а своему отражению на поверхности стакана.
— Пацаны замочили духа. Не сами, конечно, но так получилось. Они его прессовали, а потом он сломался, прыгнул на колючку. Обуглился до костей. Жуткая картина была.
— Об этом я в общих чертах наслышан. Нужны детали.
— Детали, — усмехнулся Стасик. За время нашего разговора он, казалось, стал еще тоньше. — Хотел бы я забыть эти детали. Не скажу ничего плохого про Пашку, он над парнем не измывался, но и Ястребу не мешал.