Томление (Sehnsucht) или смерть в Висбадене
Шрифт:
Еще про Украину, точнее, Одессу, которая взяла все лучшее из всех государств, к которым она имела то или иное отношение. От Украины – вкусную пищу, страсть и умение готовить вкусную пищу. Я нашел безумно дешевую забегаловку, с поразительно вкусной едой – наидомашнейшими пельменями и удивительными варениками, я таких вареников в жизни, может быть, не едал. А страсть у меня к такой еде сформировалась в далеком детстве, я от 1 года до 5 лет жил в Киеве и тогда с воздухом впитал и вкус настоящей украинской пищи. Те же отношения у меня с грузинской кухней. Я прожил в Грузии три года – я испытываю внутреннее душевное успокоение, когда ем грузинские блюда и пью красное вино (не грузинское – вот, парадокс!). Через еду и язык постигаем нацию. Эта мысль в косвенном виде принадлежит Георгию
Вчера я сидел на террасе кинотеатра „Россия“, там сейчас кафе, подумал, какой все же огромный город Москва. Неповторимый мегаполис, со своим неповторимым обликом и образом, выкованным за тысячелетия. Этот город пахнет неповторимым и могучим движением, динамика поворотов и повторов страшна и монументальна, поступь истории в этом городе тяжеловесна и стремительна. Я, конечно, видел и пелену смога, но позволил себе увидеть вещественность энергии, которой наполнен этот город, в которой он плещется, которой он пронизан, которую он исторгает и дышит. Особенно это понятно после маленьких городов, которые живут иными масштабами и категориями, которые могут иметь „свой колорит“. Чего нельзя сказать о Москве, которая не имеет никакого колорита, помимо ветра над землей и в небе над душой.
Словосочетания, которых не было – это сказка языка. Движение слов к языковой гармонии в новых сочетаниях – это утопия и надежда языка.
Сегодня нашел случайно старую-старую свою фотографию, на которой с удивлением увидел свою физиономию, любопытно, почти не изменился, разве что прежде беззаботнее улыбался. Снимок от 1980 года. Контуры те же, та же энергия в глазах и облике. Вспомнил себя тогда. Моя всегдашняя проблема – и сегодня – я осторожничаю с собой, я не доверяю себе, я боюсь своих сил. Когда-то нужно из себя подлый страх вырвать, который жалит при подходе к черте, за которой начинается гениальность. У меня постоянная передозировка сознания, в какой-то момент останавливаюсь, осторожничаю, не отдаю себя на волю интуиции.
Очень точно ты написала в своем последнем (у меня) письме, мол, твое предназначение в том, чтобы я тебя любил, в том, чтобы ты была моей женщиной, в том, чтобы ты была матерью моего сына, в том, чтобы ты высвободила мою гениальность.
Ведь – ты – мое прикосновение к любви, а я – твое прикосновение к любви, а мы вместе – и есть сама любовь.
Как странно меняется человек. Я уже не могу с той смелостью писать о тех частях твоего тела и о том, что я с ними делаю, так как я об этом писал месяц тому назад, слишком больно. Желание видеть тебя, быть с тобой, говорить с тобой, вдыхать тебя – уже не просто желание, а страх смерти. Я называю все это вслух только потому, что ты чувствуешь так же, я хочу тебе чуть-чуть облегчить страдания. Девочка моя любимая, не печалуйся, я же не умер, ты жива, мы вместе. Я с тобой!
Вчера стало известно, что пока закрыто уголовное дело, о котором я тебе рассказывал. Пока, потому что в моей практике был случай, когда одно и то же уголовное дело трижды закрывали и трижды вновь открывали против меня, в результате доноса и дичайшего преследования. Враг – это не красное слово, это человек, который не просто ненавидит тебя, а страстно хочет тебя уничтожить всеми доступными ему средствами. За год у меня – 4 гражданских судебных дела, одно уголовное. Не слишком ли. Правда, я научился зло улыбаться.
Какими они будут – новые люди, да и будут ли они когда-нибудь новыми, новые мужчины и женщины, или нет ничего нового, кроме новой страсти? Даже если эта страсть облачена в такую мерзкую форму, как эстетика доносительства, лжесвидетельства, пакостничания.
Вчерашний день прошел под знаком глупостей и слабых высказываний, суетных действий. Я понял, что было, я был вчера излишне эгоистичен, а когда я в таком состоянии, я и в обществе остаюсь
Я пытаюсь раздвинуть время. Я пытаюсь пройти через время. Помнишь, я писал тебе, что меня выводит из себя то обстоятельство, что я не могу слетать на несколько дней в Германию, но меня выводит из себя и то обстоятельство, что по этой же сраной причине и ты не можешь слетать на пару дней, например, в Питер, или в Париж, чтобы там встретить себя в моем лице. Я пишу слово – „сраной“, тут же думаю, почему я себе это позволяю, или, что точнее, почему ты мне это позволяешь? И думаю, что такое дозволено только между друзьями, то есть не только между близкими, и очень близкими людьми, но, именно, между друзьями. Неужели мы еще и друзьями стали или станем?! Тогда это божий подарок, оказывается, еще и так можно быть вместе с женщиной, разделить вместе с ней одно время, объединив с ней усилия в раздвигании границ этого мира. Неужели, возможно, сочетать практически несочетаемое для меня прежде?! Видимо, да.
Любовь моя. Может быть, мы вот таким образом создаем посреди самого бранного из миров начала нового человека, какого еще не было в этом мире, что оправдывает себя только одной маленькой возможностью – возможностью к развитию… Но как много нам еще надо пройти до того.
Я начинаю делать свою финансовую технологию, я начинаю играть роль финансового магната. И пусть этот мир не удивляется тому, что он увидит. Пришло вновь мое время. Начинается новый период в российском обществе, появляются жесткие и определенные правила. Меньше станет волюнтаризма, а это – моя игра, игра технологий. И я создам эту технологию производства денег, в больших суммах. Посмотрим, что из этого выйдет. Неужели у меня получится еще стать и богачом. Знаю, хочу. Смотрю и думаю, может быть, все мои затеи – это блеф. И в то же время, действительно, вне денег, без денег прожить невозможно, значит, деньги надо иметь. Причем иметь столько, чтобы не думать о последствиях расходов.
Я с треском вернулся в свои дела. Скукотища.
В Москве я не наблюдаю за людьми, здесь я работаю с ними, а потому и не в состоянии наблюдать, потому что не могу абстрагироваться, отстраниться.
Да, конечно, есть еще один путь дальнейшего – замкнуться окончательно в свою скорлупу, делать только то, что хочется мне, но это – путь нищеты. Не могу уже. Не в состоянии.
Замечание. Понял, отчего у одного из моих подчиненных были практически всегда влажные руки – он боялся, боялся признаться в том, что он работает параллельно еще на кого-то, боялся, что я сам это обнаружу. У меня часто были влажные руки – это все от страха. Правда, давно. Когда человек боится, у него влажные руки. Поэтому иногда нужно нарочно пожимать руки, чтобы постигать собеседника, рука – это первый контакт с характером, глаза – это первый контакт с душой, слова – это первый экскурс в интеллект.
Все же прошедший год – чудовищно плох. Сплошь потери и огорчения. Это не год, а какая-то мерзкая тварь, суетливая, шустрая, внешне шумная, но по сути бездеятельная и нервная. И в таких условиях, может быть, нужно просто сесть и ничего абсолютно не делать, ничего вовсе, отдаться вольному потоку мысли, вольной энергии воли, куда эта энергия выльется, где найдет свой выход, туда и устремить все остальное свое существо. И просто писать. И все.
Что ты думаешь?