Томление (Sehnsucht) или смерть в Висбадене

Дорофеев Владислав Юрьевич

Любовь моя! И вновь я не могу сформулировать главное, ухватить центр силы, который, если в него вцепиться, позволит быть в каждом следующем обществе хозяином, центром, вокруг которого и ради которого все остальное.

В пять утра проснулся, вышел на улицу. Туман подступает к дому, светло, не промозгло, но пронзительно холодно. Почти северное лето. Любовная интрига утра. Сравнение не в пользу ночи или дня. Сравнение в пользу вкуса, коим отличается всякое переходное состояние. Но. Ничего невозможно скрыть. Ничего и никогда. А за пределами пограничного состояния ничего и нет, есть стабильность, от которой кошки дохнут – так скучно.

Будущее наших отношений – это глубина наших потребностей, это степень их вынужденности и необходимости, той необходимости, о которой мы никогда и ничего не знаем наверняка, той необходимости, которая почти вовсе не зависит от наших предпочтений

и намерений. И, если эта потребность существует, то ничего и не свернет нас с нашего пути, и быть нам вместе.

Сейчас вновь в дорогу, впереди около семи часов пути, наверное половину Германии можно за это время проехать.

Ночью падали яблоки, я думал и не получалось о смысле жизни, а утром хочется спать, и мучает мысль о неполноценности или несвоевременности, или неправильном направлении развития силы, данной мне Господом. Можно ли управлять этой силой. Видимо да, если она останавливает процессы, возбужденные ею же. Или на эту вольную силу нужен еще больший окорот, нужна оправа столько же драгоценная, но имеющая границы. Но, где взять эту силу? Подспудно я всегда вел такой поиск, я искал эту помощь извне, я искал женщину. Этого я жду и от тебя, помоги мне, попытайся понять. Я же впервые попытался обозначить свои мучения от присутствия во мне воли значительной, нечеловеческой, но имеющей устремление не к жизни материальной, а к смерти, то есть стремящейся вывести меня как можно дальше за рамки этой материальной жизни. Мне нужно помочь остановиться, расширить свое присутствие в материальной жизни, свое влияние вовне расширить на внутренние процессы материального бытия. Мне нужно помочь остаться в жизни, а не уйти как можно скорее. Утвердившись в необходимости материального бытия, я сумею взять и сотворить необходимые материальные результаты, согласиться с уже частичной смертью здесь.

Понятен ли я, находят ли эти мои нематериального, видимо, философского свойства мучения отклик в тебе? И, главное, какой отклик, как и что ты поможешь мне сотворить с собой, вокруг себя, чтобы поверить в себя в материальном облике, чтобы согласиться с … чем? Этого я и не знаю. Помоги мне. Я перестал понимать, что такое связь между материальным и нематериальным. Любовь – это единственное, что позволяет найти эту связь и установить требования, которые помогают не утратить эту связь и в самые ужасные времена абсолютного отрицания. Люби меня, иначе я пропадаю из этого мира, я перестаю чувствовать предметы, я перестаю верить в реальность окружающего мира, и тогда мне вновь хочется домой, уйти как можно скорее туда, откуда я пришел – из духа в дух, от бога к богу. Замкнутое кольцо бытия – это неизбежность речи, неизбежность языковых упражнений в стиле, но на самом деле, если всерьез, если выйти за границы тени, именуемой – правда, то цикла движения нет, если лишь одно значение у каждой сущности, каждого объекта и субъекта, есть одна данность.

А дальше начинаются уже только слова. Дальше я не чувствую предметности.

Обнимаю».

«Какая бешеная красотища и наполненность жизни у моего отца. Вот поймала себя. Я уже пишу об отце в настоящем времени. Я пересеклась в ним в одном времени, и почти уже в одном пространстве. Я понимаю отца, может быть и чувствую даже. Как я этого хотела всю свою сознательную жизненную часть, – понять, почувствовать отца, чтобы понять и почувствовать что-то еще в себе и окружающей меня жизни. Никогда не удавалось. Теперь удалось. Вот именно сей миг и удается – понимаю и чувствую. Это же – великое счастье».

«7 июля 1996 г. Так долго не было от тебя писем, и вот получила сразу два, написанные уже во время и после твоей поездки в Одессу. Даже не могу передать тебе, насколько взбудоражили, вдохновили, воодушевили меня твои письма. Я словно побывала там вместе с тобой, мне, кстати, тоже давно хотелось „глянуть“ (очень хорошее слово): какая она – Одесса? И я глянула – твоими глазами, услышала – твоими ушами, почувствовала – твоим и своим сердцем. С каким-то упоением, на одном дыхании прочитала эти страницы: сперва разочарование, даже досада от первых впечатлений, а потом – да, конечно же, я влюбилась в этот город и в твой рассказ о нем. Даже не знаю, во что больше, ведь только ты мог заметить все это и так написать об этом, твое письмо насквозь пропитано будоражащей чувственностью летнего города, моря, женского тела. Это так ярко, живо, как-то очень свежо и непосредственно. И нежно, и открыто (спасибо тебе за это, мой милый!). Ты благодаришь меня за новую ступень внутренней свободы. Но ведь это ты открыл во мне эти неведомые мне самой, хотя, быть может, инстинктивно ощущаемые мною импульсы. Это твои письма вдохнули в меня новую жизнь, рассеяли мой страх – страх обнажить свои чувства, свои желания, словом, свою душу. А теперь, да, мы взаимно обогащаем друг друга, мы вместе разбиваем ненужные стереотипы, поднимаемся

на совершенно иной уровень отношений. Я и не подозревала, что такое вообще возможно. Чудо – то, что происходит между нами. И вот ты сделал еще один шаг: ты написал о самом заветном, ты угадал мои мечты, которые я не только боялась произнести вслух, но даже часто запрещала себе думать об этом. „Угадал“ – неправильное слово, ты выразил это словами, на бумаге. А кое-что, действительно угадал. Например, Венецию или морской круиз. Меня тоже всегда завораживало море, я могла часами смотреть на него, давным-давно пыталась рисовать его. Я мечтаю быть с тобой на море. Я же просто не могу спокойно смотреть на тебя загорелого (каким ты был, когда мы приехали прошлым летом после Кипра, помнишь?) и необычайно люблю быть загорелой сама. Кстати, сейчас у меня тоже загар, но совсем легкий – след от купальника едва заметен. И, скажу тебе, мне это очень идет. Вот, снова теплая волна прошла по телу. Да, воображение, действительно, неподвластно разуму. Вдруг возникнет неожиданно перед глазами какая-то поза, движение, какая-то часть твоего тела. Я тоже ищу тебя в окружающем меня мире, и хотя не видела я ни в ком даже отдельные твои черты, но было мгновение (может даже несколько), когда у меня вдруг родилось ощущение, что ты сейчас появишься, просто возникнешь откуда-то и подойдешь ко мне неспешно-задумчиво и обнимешь. Словно какая-то твоя аура витала в воздухе. Может, и тебя в те минуты невыносимо тянуло в мои объятия, как мы часто в одно и тоже время хотим услышать друг друга. Чудесный разговор был у нас вечером. Иногда у тебя голос такой теплый и мягкий, такой родной. После этого разговора я просто светилась от счастья. Я скоро увижу тебя! Я утону в твоих глазах, я упьюсь твоими губами, я расстаю в твоих руках. Господи! Только бы все получилось, только бы все было хорошо! Господи! помоги нам!

Помнишь, ты говорил, что не веришь в счастье, что на мгновение забудешься и что-то случится и разрушит эту иллюзию. Я тоже боялась этого (да и сейчас порой боюсь), но я уверена, что оно у нас будет, мы же „выбрали путь счастья“, мы еще в начале этого пути. Я поняла, что это такое, когда, „словно выросли крылья“. На следующий день у меня все получалось на работе: я практически самостоятельно обслуживала один небольшой зал в ресторане, разговаривала с посетителями (на немецком, английском, вспомнила даже несколько итальянских слов – была большая группа итальянцев). Я забыла о своей неуверенности, от меня, наверное, исходила какая-то сильная энергия. В этот день мои „коллеги“, разговаривая, почему-то часто брали меня за руку. Впервые рабочий день прошел почти незаметно. А потом я шла по улице и радовалась солнцу, ветру, просто шла и улыбалась всему вокруг. Наверное, так бывает, лишь когда любовь живет в сердце. Неужели мы скоро увидимся.

Хочу рассказать тебе еще немного о Кельне. Мои уличные впечатления говорят о том, что это город несуразных контрастов, часто сочетаний несочетаемого. Здесь молодящиеся старухи – в мини-юбках, загорелые, при полном макияже и маникюре (помню одну такую, в метро: прислонилась к стеклу, задремала, огромный вырез на платье, а кожа на груди – дряблая, собралась складками, как сморщенный осенний лист, но вот она встала, и разгладилась, как по волшебству, кожа, и вроде бы она еще очень ничего); и нарочито небрежные в одежде, часто неухоженные какие-то молодые женщины. Это, конечно, крайние типажи, но таких очень много. Мало мужественных мужчин, хотя встречаются красивые, стильно одетые. Но очень много женоподобных, гермафродитов каких-то.

Однажды, тоже в метро, остановился взгляд на женской заднице в джинсах, округлой такой, подняла глаза – парень. И еще был комичный случай. Спускаюсь по лестнице, в самом центре, навстречу мне – черная юбка, туфли, ноги – какие-то очень грубые, потом вижу такие же необтесанные, в веснушках руки и вдруг – огромные рыжие усы, сквозь которые чуть видна затворнически хитрая улыбка, бесцветные глаза, собранные в хвост волосы. Вот, так и пробежало „оно“ торопливо мимо меня, зацокало каблучками по ступенькам. Я вздрогнула от неожиданности.

Еще о контрастах. Около Кельнского собора есть музей римской истории, и часть его экспонатов (какие-то камни, остатки древних колонн) находятся прямо на улице, около здания. И вот, когда я рано утром иду мимо на работу, то с одной стороны музея, под этими трофеями античности спят на асфальте, в спальниках бомжи.

Странным образом натыкаешься вдруг в этом городе на отдельные куски прошлого, они смотрятся как-то инородно, но никак не отгорожены от современного течения жизни. Так, сохранились остатки средневековых 15 века городских стен, ворот, башен. И можно выйти из метро, подойти к этим коричнево-серым глыбам, коснуться рукой потемневших, изъеденных временем камней. Всегда притягивала меня старина, но не подделка под старину, которая сходна в чем-то с мещанством. Некоторые дома просто насквозь пропитаны его духом: все эти бесконечные цветочки, кренделечки, финтифлюшки (странное слово, впервые вижу его написанным), a la’…