Томление (Sehnsucht) или смерть в Висбадене
Шрифт:
Я так счастлива получать твои письма, в каждом из них – твоя новая черточка, я все время открываю для себя что-то новое и, знаешь, часто поражаюсь, как тебе удается найти нужные, то есть очень верные слова, чтобы выразить то, о чем я тоже задумывалась или чувствовала где-то внутри себя. Я уже писала тебе нечто подобное, но вот прочитала сейчас твое письмо и снова возникло это ощущение. Я, к примеру, не могла облечь в слова свою извечную мечту о море, необъяснимая магия уже заключена в самом слове (если несколько раз повторить его, чуть дольше задерживаясь на „о“, то словно бы слышишь шум прибоя). Подумала, а как это в других языках – там тоже есть нечто подобное, но русское слово живее, подвижнее что-ли (из-за дрожащего „р“), а в тех языках, которыми я в какой-то мере владею – полный штиль и тишина, согласный – „з“, „с“
И еще очень точно ты написал о нашем теперешнем одиночестве, как о поиске новой жизни, новой любви. Всего два месяца, как мы в разлуке, а словно целая жизнь прожита, целая эпоха в наших отношениях, родной мой, спасибо тебе за то, что ты сказал мне о моем предназначении, ты замечательно сказал, а я – трусиха, я боялась произнести эти слова вслух или даже выразить на бумаге. Ты очень сильный и смелый (помнишь, ты сам говорил мне, „если боишься, значит, у тебя все получается“). Может, еще просто не пришло время перейти эту черту, за которой начинается новый человек, новое качество человека, за которой начинается гениальность. Мне кажется, должны соединиться в одной точке, в одном человеке и в одно время силы разных стихий, какие-то токи, энергии (я не знаю, как все это назвать, но я думаю, ты поймешь, что я хочу сказать), и некоторые из них не зависят от самого человека, от его воли, какой бы сильной она ни была. И в этом резонансе рождается, наверное, новое состояние души и духа, рождается гений. Значит, чего-то еще не случилось, это „что-то“ еще впереди.
А десять лет назад ты, действительно, „беззаботнее улыбался“, очень легкая у тебя была улыбка.
Твоя».
«Улыбка гения! Это – про отца. Мой отец – гений. Странно звучат эти слова. Но это общеизвестно. Моего отца изучают школьники на уроках литературы, а барышни плачут над его текстами до сих. Но я и подумать не могла, что такую сущностную роль в становлении, а точнее, в завершении гения моего отца сыграла мать. Эта скромная барышня, опоздавшая к своему рождению лет на сто».
«9 июля 1996 г. Родная моя! Недоверие к себе и богу – два основных мотива моей жизни. Это и храм голосов моих, в который вошла ты.
Накладываясь, перебивая, вытесняя, оттеняя, и производя иные действия с психикой, волей, умом и душой героя – добираясь иногда и до духа, – два этих зайца поедают себя и внутренности геройские, превращая кожу изнутри в до блеска начищенное голенище. Можно выворачивать и надевать на чью-то нежную ножку. Так ведь такая небесная обувь сноса не знает.
У меня постепенно намечаются контуры дальнейшего движения. Частный бизнес со значительными оборотами и интеллектуальным предпринимательством, и профессиональная карьера, постепенно соединяющая журналистику с литературной деятельностью. Делаю, продираюсь, но до конца не верю в то, что все может получиться. Страшно. Господи! Я всего на свете боюсь. Страх особый, боюсь не за себя, боюсь разрушить привычный порядок вещей, не создав нового. Это страх создателя. Страх создателя, созидающего жизнь.
Ты будешь смеяться. Не все же только тебе рассказывать о приключениях!
Я гулял. По ходу я решил зайти в магазин с мужской одеждой и обувью. Начал спрашивать про какие-то рубашки, просил что-то показать. Когда зашел, сразу же обратил внимание на одну продавщицу с ясными глазами развратной женщины, на носу красное пятнышко простуды. Небольшого росточка, миниатюрная, образ райской птички, которая без устали поет о любви и питается исключительно романтическими устремлениями. Она-то мне и показывала и подавала. Началась миниистория. Рубашки закончились, мне ничего не понравилось, чувствую, намечается продолжение, переходим к башмакам. Смотрю, меряю. Красивые, но безумно дорогие черные башмаки, моя любимая модель, с пряжкой, не нужно завязывать дурацкие шнурки.
Где кончается жизнь и начинается литература? А как, если назад? Литературный герой, который сидит внутри меня, очень часто обманывает человека, который содержит этого прихлебателя за счет своих органов чувств, своих материальных возможностей. Это два брата-близнеца, два супруга, две неразлучные лесбийские подруги. Один телесный герой приносит в дом правду о физической сущности мира, другой метафизический герой торит дорогу к богу и гармонии, а может быть только к гармонии ощущений и представлений. Друг без друга они жить не могут. Но какой же шквал эмоций обрушивается на другую сторону, когда мужчина обнаруживает, что его вновь надули, устроили спектакль, чтобы удовлетворить извращенца-метафизика.
Но в твоем случае редкостное согласие, лад. У тебя – два любовника, два друга, два отца, два брата, два поклонника – один твоего тела, другой души. Но как же они ненавидят друг друга, когда ты в какой-то момент занимаешься только одним из них.
Вообще, жизнь сложнее, не чем она есть, а, чем ее пытаются сформулировать. Как часто мне кажется, что ты глупа, или я законченный трус. Я даже сказал себе однажды, господи! это что же получается, я люблю дуру! Господи! Но почему!? Про себя я также нечто подобное подумал, за тем лишь исключением, что мне с собой жить до конца дней твоих суровых. В этих словах нет вопроса, есть лишь языковая безвкусица, под знаком которой я сегодня начал день. Увы.
К вечеру. Сегодня получил от тебя большущее письмо, и с упоением читал его, сев на камень в задрипанном дворе, покой поселился в душе, и кроме письма ничего более не осталось.
Ужасающее состояние угнетенности. Себя на минуту жалко, время утекает, ничего не происходит, боль и страх в душе, развал в сознании, вдруг я испугался возраста, живу, а ничего не происходит, ничего не делаю. Единственный смысл жизни – оставить после своей смерти нечто, чем могут воспользоваться многие и многие люди после моей смерти. Причем, я не думаю сейчас о смерти, точнее, я не переживаю ее, я готовлюсь к ней, готовлюсь так же, как это было десять, пять лет, год тому назад.
Или профессия, которой я занимаюсь. Кому это нужно. Последнее время у меня несколько расширился круг знакомств. Связано это с новыми разговорами в связи с моим стремлением открыть частный бизнес. Это весьма богатые люди, которые сделали состояние на всем, что только можно было продавать и т. п. Причем переход от одного занятия к другому был вызван весьма естественной причиной, мол, сделалось скучно, то есть мотив тот же, что и у меня, когда я хочу что-то поменять внутри одного дела, но не выходя за границы дела. Знаешь, я почувствовал какую-то свою неполноценность. А я занимаюсь старательно из года в год одним и тем же. И даже в этом теперешнем моем состоянии я верю в то, что занятие мое полезно обществу, людям. Ну и что?! Почему эта служба – ничего кроме огорчений и боли мне самому не приносит. Паршиво, одним словом. И может быть поэтому у меня ничего выдающегося не получается в литературе, а то, что пишу, напоминает стенания и блеяния козла перед забоем.