Томми-бродяга
Шрифт:
А вот отношения со старшей дочерью миссис Мэртон у Томми не складывались. Мэри была ребенком скучным и при этом с очень большим самомнением. На Томми она смотрела свысока, называла ее нанятой прислугой – хотя прекрасно знала, что дядя дает на содержание девочки большие деньги. Томми не очень волновали насмешки Мэри, она умела достойно ответить. Но существовала болезненная для Томми тема, и Мэри не упускала возможности уколоть ее. Это касалось необразованности Томми.
– Ты знаешь не больше восьмилетней девочки, – презрительно говорила Мэри.
– Я же не ходила в школу, как ты.
– Знаю. Ты была нищенкой, старьевщицей или кем-то в этом роде. Понять не могу, зачем мой дядя подобрал тебя на улице! Там тебе самое место.
– Пожить бы тебе месяц-другой с моей Бабулей. Несколько хороших порок пошли бы тебе на пользу, – парировала Томми.
– Видимо, твоя бабушка просто низменное существо, – презрительно изрекала Мэри.
– В этом ты полностью права.
– Хорошо, что у меня нет такой бабушки. Я бы ее стыдилась.
– Она мне вовсе и не бабушка. Только называла себя так.
– Не сомневаюсь, что она тебе бабушка, и ты такая же!
– Попробуй повтори это, я тебя тресну по голове, – закипала Томми.
Мэри знала, что угрозы Томми не пустой звук, но продолжала отпускать высокомерные язвительные замечания по поводу невежественности Томми.
– Неважно, – отвечала Томми, – подожди немного, я тебя догоню.
На что Мэри презрительно фыркала:
– Только послушайте, что она говорит! Тебе и не снилось так говорить и писать по-английски, как я. А я еще и французский учу.
– А я могу учить французский?
– Ну, потеха! Чтобы уличная девчонка учила французский! А потом захочешь играть на пианино?
– Почему бы нет?
– Может быть, у твоей бабули – как ты ее называешь – есть пианино?
– Может и есть, но его забрал кузнец в починку, поэтому я его никогда не видала.
Никакие насмешки на тему Бабули не задевали Томми. Иногда в памяти всплывали особенно раздражавшие черты характера старухи и неприятные, часто горькие, эпизоды недавнего прошлого, но девочка невозмутимо отталкивала их от себя. Большого интереса к старой женщине она не испытывала.
Правда, иногда Томми становилось любопытно, как же Бабуля теперь живет без своей рабыни и как ей удается самой добывать себе пропитание. «Наверняка попрошайничает, – думала Томми, – ведь она слишком ленива, чтобы работать».
И Бабуля действительно попрошайничала. Она теперь часто бывала в центре города, но ни разу не встретила Томми. Возможно, потому, что Томми с девяти до двух была в школе, а Бабуля совершала свои деловые обходы именно в это время. Но однажды в субботу около полудня Томми послали с поручением в соседний район. На Восемнадцатой улице ее внимание привлекла фигура высокой, одетой в тряпье женщины, шедшей немного впереди. Хотя девочка видела только спину, некоторые особенности походки этой женщины были ей хорошо знакомы.
«Бабуля попрошайничает, могу побиться об заклад», – сказала сама себе Томми, придя в сильное возбуждение.
Старуха несла в одной руке корзину, чтобы складывать в нее продукты. Бабуля, конечно, предпочитала деньги, но и провизией тоже не пренебрегала. Она знала по опыту, что находились такие люди, которые денег не подавали из принципа, а еду давали.
Томми не горела желанием оказаться в бабулиных когтях. Но ей захотелось пойти за ней, чтобы услышать, как Бабуля будет излагать доверчивым людям историю своего трагического существования.
Долго ждать не пришлось. Бабуля свернула к солидному дому в английском стиле и позвонила. Томми остановилась поблизости так, чтобы все слышать.
– Что надо? – не слишком любезно спросила горничная, открыв дверь.
– Я бедная вдова, – плаксиво запричитала Бабуля, – у меня пятеро маленьких детей. Им нечего есть со вчерашнего дня. Не могли бы вы дать мне что-нибудь? Господь благословит вас за это!
«Во врет-то как здорово! Значит, у нее пять маленьких детей», – подумала Томми.
– Старовата ты для пяти маленьких детей, – неприязненно ответила горничная.
– Я выгляжу старше, – сказала миссис Уолш. – Бедность, беспомощность. Из-за этого я и состарилась раньше времени.
– Где твой муж?
– Умер. Он плохо со мной обращался. Напивался и избивал меня и детей.
– Похоже, ты сама пьешь.
– Нет, что вы! Да я это дело презираю. Не выношу виски.
«Ага, особенно когда напивается вдрызг!» – подумала Томми.
– Ладно, давай свою корзину, – сдалась горничная.
– А не могли бы вы дать мне денег? Мне за комнату платить, – заныла Бабуля.
– Мы никогда не даем денег, – отрезала горничная.
Горничная ушла, быстро вернулась и отдала Бабуле ее корзину. Миссис Уолш открыла корзину посмотреть, что ей положили, и нашла там мясо и хлеб:
– Нет ли у вас холодной курицы? – спросила она, явно разочарованная.
«Ну, наглости у нее хватает», – восхитилась Томми.
– Не нравится, можешь больше не приходить, – ответила горничная.
– Да что вы, очень нравится. Но моя маленькая девочка больна и ничего, кроме курицы или индюшки, не может есть.
– Тогда проси еще где-нибудь. У нас для тебя больше ничего нет.
Бабуля приготовилась уходить. Томми чувствовала, что и ей лучше убраться подальше – ее могли узнать. Правда, теперь она носила такую же одежду, как большинство девочек ее возраста. Кепка и пиджак – атрибуты облика юной беспризорницы – давно исчезли, и сейчас Томми совсем не походила на ту уличную девочку, которая два месяца назад удрала из бедного квартала.
Бабуля рассеянно взглянула на девочку, шедшую впереди, и у нее даже не мелькнуло мысли, что это ее сбежавшая «внучка». Однако старухе иногда удавалось выпрашивать деньги у жалостливых школьниц, и ей пришло в голову, что это, может быть, шанс раздобыть монету в двадцать пять центов.