Тонкий лед
Шрифт:
Эта долго не обращала внимания на Егора. Смеялась над парнем, не танцевала, не гуляла с ним и не разрешала себя провожать. Едва курсант пытался приобнять, уединиться, Катя отталкивала парня.
— Сгинь, хорек! Чего липнешь репейником к юбке? Терпеть тебя не могу, ублюдок! — девчонка отскакивала в сторону.
В другой бы раз влепил пощечину за такие комплименты, но за Катьку всегда было кому вступиться, и Егор не хотел рисковать. Быть избитым целой сворой — кому захочется? Вот и отступал, но лишь на время. Благо, что выбор был, и девчонок курсанты меняли всякий вечер.
Егор, может, и забыл бы о Катьке, но свел их новогодний вечер в теплой
— Уйди, ишак, отвяжись! — злилась Катька, вырывалась из рук.
— Хватит корячиться! Чего гоноришься? Не впервой тебе со мною ласкаться, пора привыкнуть. Не дергайся. Я скоро с тобой разберусь,— сдавливал грудь девчонки, задирал юбку и, справившись, отпускал, не целуя.— Теперь шурши! — смеялся ей вслед.
Катька старалась избегать таких встреч, но Егор как наказание вставал на ее пути.
— Слушай, гад ползучий, я залетела от тебя! — выпалила девчонка, однажды встретив его с компанией друзей. Она впервые сама подошла к Платонову.
— Залетела? А где доказательства, что от меня? Кто подтвердит? У тебя на хвосте целая очередь. Я — не стрелочник, не хочу отвечать за всех!
Егор отлетел к стене дома от резкой пощечины.
— Ты за это еще ответишь, сволочь! — пригрозила глухо и пошла домой, не видя дороги под ногами.
— А знаешь, такое дело может хреново кончиться, если она придет в училище и скажет, что беременна от тебя. Заставят жениться, либо выкинут из учебки. У тебя ведь через полгода конец мучениям: наденут звезды на погоны, отправят работать. Сам знаешь, каких льгот можешь лишиться, да и вообще работы. К тому ж жилье, которым нас обеспечат. Всего лишат, думай! — предостерегли курсанты.
Но Егор даже слышать не хотел о женитьбе на Катьке. Та сама перестала попадаться на пути. Егор слышал, будто она вообще уехала из города, куда-то к родне. Он облегченно вздохнул, а вскоре познакомился с Тамарой.
Конечно, Катя была красивой, упрямой, смелой девчонкой, но она работала штукатуром-маляром, жила в общежитии, имела многочисленную родню в деревне и никаких перспектив на будущее. Жениться на такой Егор не видел смысла. Да и другие девчата были не лучше. Совсем другое дело — Тамара! Она заканчивала мединститут. Единственная дочь в семье. Ее отец хоть и ушел к другой женщине, свою семью не бросил: постоянно навещал и помогал. Тамару он считал своей радостью и счастьем.
Она и впрямь того стоила. Ласковая, доверчивая, она ни с кем не ругалась, не знала грубых слов и очень быстро сдружилась с Егором. Встречались они недолго. Вскоре Тамара дала согласие на брак, а через несколько месяцев приехали на Сахалин в город Поронайск, расположившийся на берегу Охотского моря. Красивый город. Молодую пару встретили здесь радушно. Всего два месяца пожили они в гостинице, а на третьем, узнав, что Тамара беременна, молодым дали двухкомнатную квартиру в центре города. Женщину приняли врачом в поликлинику, а Егора — сотрудником спецотдела зоны, которая словно спряталась от любопытных глаз, так как ни на самом Сахалине приткнулась, а на острове Атос, который словно специально для наказания людей отделился от Сахалина на четыре мили, почти восемь километров. Жил Атос своей судьбой, приютив на теле у себя тех, кого все вольные называли рецидивистами. Это были законченные негодяи, с
За время учебы Платонова вместе с другими курсантами не раз возили в зоны, знакомили с предстоящей работой, подбадривали, даже шутили.
— Чего мандражируете? А ну, шустрите! Зоной нынче только грудных пугают. На самом деле здесь санаторий. Все бесплатно! Одежа и жратва, даже крыша над котелком. Опять же постель халявная! И охрана! Это ж кайф! Ни единой профуры не пропустит к вам! Отдохнете душой и телом! — начальник охраны взахлеб расхваливал зону.
— Мы ж сюда на практику, а не срок отбывать! — перебил кто-то.
— Вот черт, а я и забылся!—признался человек сконфуженно.
Но те зоны были общережимными. В них условия содержания иные, и требования полегче. Атосская славилась другими правилами. Здесь отбывали наказание строгорежимники, те, у кого за плечами имелось по нескольку судимостей, чьи сроки, отбытые и предстоящие, давно перекрыли прожитые годы, чьи преступления называли злодейскими, совершенными с особой жестокостью и цинизмом.
— A-а, новичок! Давно ждем! Иди к начальнику. Вон туда, в административный корпус. Там по лестнице на второй этаж поднимаешься, пойдешь по коридору. Смотри на двери, увидишь табличку с фамилией Соколов. Вот тебе к нему, к Александру Ивановичу,— объяснил охранник.
Егор шел, вздрагивая, на каждом шагу его окликали охранники, а уж псы — он таких отродясь не видел — кидались к нему оголтело, свирепо, щелкали клыками у самой задницы. У ног, прицеливались к горлу, роняя с языка горячие слюни. Где-то поодаль, за глухим забором работали зэки. Самих не видно, лишь звон топоров, визг пил, приглушенная брань. Пыхтение большегрузных машин, звуки падающих бревен, от которых даже здесь, во дворе, дрожала земля под ногами.
Пока вошел в административный корпус и нашел Соколова, спина взмокла. Да и было отчего. На стенах коридора как в музее развешены экспонаты, которыми беглые зэки убили охранников зоны.
«Будь бдителен!» — висит плакат, напоминающий каждому об ошибках и расплате. Егор, разглядывая орудия, оружие и приспособления, то мерз, то потел. Пока добрался до двери Соколова, говорить уже ни о чем не хотелось. Язык онемел от увиденного. Невольная дрожь пробрала.
Платонов остановился у приоткрытой двери и встретился взглядом с улыбчивым человеком. Тот кивнул головой и спросил:
— Ко мне?
— Я — к Соколову,— ответил тихо.
— Проходите. Чем могу служить? — указал на стул напротив. Узнав, что перед ним новичок, недавний курсант, начальник зоны обрадовался,— ну, вот и к нам пополнение прибыло! Думали, что не дождемся! — протянул руку, пренебрегая официозом.— Присядь, поговорим, введу в курс дела. Да и ты расскажи, что в нашу систему привело, как попал сюда? Своей волей или по принуждению? Жизнь каждого крутит во все стороны. Верно говорю? Случается, человека сунут и наказание, а это место ему до гроба предназначено самой судьбой.
— Не буду врать, меня заставили к вам пойти,— признался Платонов, опустив голову.
— Я тоже пришел сюда не сам по себе, зато теперь не жалею. Привык. Работа, конечно, собачья, но кто-то ведь должен ее выполнять. Особо понял это после Афгана. Там полтора года прослужил, потом госпиталь. Ну, а когда на ноги встал, мне предложили либо обратно в часть, либо сюда. Сам понимаешь, каждому жить охота. Здесь все от тебя самого зависит, там — сама непредсказуемость,— усмехнулся грустно человек и, глянув в коридор, сказал громко,— Витек, сообрази кофе на двоих.