Тоннель
Шрифт:
– Так вы желаете заявить об убийстве? – спросила девушка.
– Нет-нет, мальчик уже давно умер.
– В таком случае я не понимаю, зачем вы сюда звоните.
– Кто-то должен связаться с нами, но вот уже несколько дней нам никто не звонит.
– Значит, вы не хотите подать заявление?
– Мы уже заявили. В вашем журнале регистрации происшествий где-то должно быть записано, кто ведет расследование.
– Это не мой отдел.
Я попросила девушку передать мой номер дальше куда следует, весьма, правда, сомневаясь, что она это сделает.
Я сидела в тенечке
Покинув площадь, я направилась по одной из тесных улочек, фотографировать которые никому и в голову не приходило. Скобяные товары соседствовали здесь с маленькой книжной лавочкой, которая сколько я тут раньше ни проходила, все время была закрыта. На дверях обычно висела написанная от руки табличка: что-то вроде «Заходите после четырех» или «Простите, мы сегодня не работаем». Я видела в витрине книги, изданные исключительно на чешском, и решила, что это точно не для меня. Теперь же в переулке появился рекламный стенд с раскрасками и открытками, а из-за открытой двери доносилась музыка, что-то классическое. Композиция показалась мне раздражающе знакомой, вот только вспомнить ее названия я не смогла и оттого осталась стоять на месте. Смычковые заполняли собой облезлый кусок переулка, где дома наклонялись друг к другу и солнечные лучи не достигали тротуара, перенося меня куда-то в прошлое. Книжная лавочка производила впечатление старинной, с полками от пола до потолка и люстрой начала прошлого века. Погибший мальчик запросто мог носиться по этим переулкам, когда еще был жив, наверняка с тех пор они ничуть не изменились.
И тут я узнала покупателя, который стоял у кассы спиной ко мне, точнее, покупательницу – на ней был все тот же жакет, что и раньше. Анна Джонс обернулась, когда я вошла, и, помедлив несколько секунд, улыбнулась мне.
– Здравствуйте, вот мы и снова встретились.
Хозяйка книжного магазина пожала мне руку и представилась Мартой. На ней была одежда красных тонов, короткая стрижка и симпатичные очки, стекла которых отливали синим.
– Соня купила здесь виноградник, – сообщила ей Анна Джонс.
– Это тот, что за рекой? Смелый шаг. Собираетесь возрождать традиции?
– Возможно, – ответила я и пробежалась взглядом по полкам, – но мне нужно еще многому научиться… Есть у вас какие-нибудь книги о виноделии или хотя бы просто об этом крае. На английском или немецком?
Вопрос не был праздным, мне действительно было это нужно. Энциклопедия о вине, которую я получила в подарок от коллег, когда уходила с работы, оказалась малополезной. Марта двинулась в глубь магазина на поиски и, придвинув приставную лестницу, взобралась под самый потолок.
– Я не видела вас несколько дней, – сказала Анна Джонс, пряча в сумочку упаковку с открытками. – Полагаю, очень много дел по дому?
– Да… то есть нет, – промямлила я. – мы мало чего сделали. Можно сказать, вообще ничего не сделали. Почти.
Внезапно я ощутила себя совершенно одинокой. Меня мучило желание поделиться с кем-нибудь, снять с себя тяжелый гнет случившегося.
Понизив голос, чтобы больше никто не смог нас услышать, я принялась рассказывать. Анна Джонс слушала меня очень внимательно. Лишь слабое подергивание век, когда я описывала ей подвал и тело мальчика, легкий проблеск удивления в неподвижном взгляде – вот и все.
Пауза, когда я замолчала.
– И теперь я не знаю, предпринимает ли что-нибудь полиция, – закончила я. – Потому что пусть даже это случилось очень давно, это дело все равно нельзя оставить просто так. Оно тоже имеет право на справедливое отношение к себе.
– На это требуется время, – заметила Анна Джонс. – Анализы такого рода редко бывают простыми. Уж я-то знаю, ведь я юрист, пусть даже это не моя область. Предстоит обширная работа, например определить возраст материала одежды, степень разложения скелета… Идентификация личности. Ведь у криминалистов нет образца ДНК, с которым можно сравнивать, так что, полагаю, им придется обратиться к историческим хроникам, чтобы поискать среди тех, кто числится пропавшим, покопаться в самых недрах архива. Ведь во время войны пропадали тысячи людей… И ничто из этой информации не было оцифровано, не говоря уж о том, сохранилась ли она вообще…
– Я не знаю, что мне делать. Время словно остановилось. Мы даже не знаем, можно ли нам спуститься в подвал и входит ли он вообще в наши владения.
Анна Джонс молча изучала меня какое-то время.
– Разве это не явствует из договора купли-продажи?
– Не знаю. Я так не думаю.
Я рассказала о сломанном ксероксе в жилищной конторе, по вине которого мы до сих пор не получили всех документов, касающихся усадьбы.
– Это просто поразительно, – возмутилась она.
– Но очень знакомо, – вмешалась Марта, которая уже спустилась с лесенки и слышала мои последние слова. Она протянула мне маленький туристический справочник, изданный на нескольких международных языках. – Пожалуй, это мало что вам даст, здесь речь идет в основном о достопримечательностях, церквях и тому подобном. Как только у меня появится время, я поищу еще.
– Я возьму его.
Анна Джонс успела покинуть магазин, пока я расплачивалась за книгу. Марта оставила мне свою визитную карточку и пригласила заглянуть к ней через несколько дней.
– Я здесь не всегда, поэтому сначала позвоните. Я преподаю детям музыку в школе, ну и так по мелочи. На одно это не проживешь. – Она сделала жест в сторону полок, среди которых больше не наблюдалось ни одного посетителя. Я снова обратила внимание на музыку, мощные нарастающие аккорды.
– Что это за композиция?
– Ференц Лист. «Фауст-симфония».
– Она показалась мне знакомой, но теперь я понимаю, что это не так.
– Я обязательно подыщу для вас что-нибудь интересное, – заверила меня Марта. – Этот магазинчик работает здесь еще с прошлого столетия, с небольшими перерывами, конечно, много книг хранится в подвале.
Когда я вышла, Анна Джонс стояла неподалеку, словно дожидалась меня. Она зажгла сигарету. Прежде я не видела ее курящей.
– Если у вас с мужем имеются какие-либо вопросы чисто юридического характера, я могла бы к вам как-нибудь заглянуть и проконсультировать.