Топ-модель
Шрифт:
— Я тоже соскучился, Лисён, — произношу мягко. — Не представляешь себе как.
Рассказать правду — все равно, что ударить, а потом извиниться. Причинить боль и повесить ответственность за будущее. Простишь? Простишь за то, что имел лучший секс за твоей спиной? Да, не планировал, но имел. И сейчас, когда зависаю, думаю именно о нем. Забудешь? Смиришься?
Остается — или расставаться, или безбожно лгать.
— Я такое классное заведение тут узнала. Жека посоветовал. Там безумные солянки, тебе точно понравится.
— Вы опять общаетесь?
Бросаю
Олеся прослеживает мой взгляд и быстро добавляет:
— Поехали-поехали! Мне потом на примерку платья. Ну? Или ты занят, мой депутат?
— Поплюй, — закатываю я глаза, поднимаясь. Беру пиджак. — Осталось две недели до выборов.
— Все будет пучком, вот увидишь. Мой мужчина будет депутатом, а я буду ему соответствовать. Нам дадут тачку… как она там? За сорок лямов, с водителем.
— А как же, — отшучиваюсь. — За сто сорок.
Помогаю Олесе спрыгнуть на пол, веду к выходу. Ее ладонь теплая, походка от бедра — соблазняет, заигрывает. Я действительно люблю эту девочку и хочу сделать ее счастливой. Может, и справимся. Приложу усилия. Подарю еще что-нибудь... Блядь, опять про деньги.
— Может, останешься у меня сегодня? — напрямую предлагает она.
Конечно да, если бы на плечах зажили укусы.
— У нас же воздержание.
— Просто пообнимаемся, м?
— Лисён… — Презираю себя за укоризненный голос. И правда, типичная тварь. На душе по-прежнему ровно. Пульс в полном покое. Не трогает. Вообще в этой жизни больше ничего не трогает. Надо подарить Олесе что-то особенное. Новую машину? — Традиции же.
Мы выходим из здания и направляемся к парковке. Именно в этот момент я замечаю в тени раскидистого тополя девушку. Черная куртка, кроссовки, синие джинсы. И высокий рыжий хвост на макушке.
— Традиции! Ну как самый лучший мужчина на свете мог оказаться цыганом?! Ка-ак?! — комично стонет Олеся. — Я не могу носить эти юбки в пол! Тогда что от меня останется? Ноги — самая красивая часть тела.
А я смотрю на Аню Февраль, что улыбается во все свои брекеты, и осознаю, с какой бешеной скоростью падаю на самое дно.
Глава 12
Аня
Идея, видно, так себе — будем честны. Утром это казалось лучшим выходом из сложившейся ситуации, но помощник депутата Максим Одинцов так глянул, что сердце окостенело. Вот же псих психованный, чудовище. Я быстро отворачиваюсь и делаю вид, что уронила сережку в желтые листья. Пристально в них вглядываюсь. Приседаю, руками шуршу.
— Закладки уже средь бела дня ищут? Да еще и здесь? — доносится веселый голос спутницы Одинцова.
Она сказала тихо, но у меня крайне чуткий слух. Сжимаю зубы. Максим ей отвечает что-то и уводит в сторону.
Господи.
Порыв осеннего ветра прошивает хилую куртку, я зябко потираю руки. Более теплый вариант есть, но тот пуховик такой старый и некрасивый, что носить откровенно стыдно, я в нем как бочка. Померила на днях и обратно убрала.
Несмотря на пробирающий холод, полуденное солнце слепит до слез, и сквозь пелену, украдкой, я провожаю фигуры Одинцова и его девушки. Наверное, это его девушка, кого еще психованный может держать за руку?
Эффектная. Расстегнутое коричневое пальто, черное платье, черные сверкающие лоферы. Она шатенка, стрижка каре.
Есть у меня такая особенность — когда сильно нервничаю, улыбаюсь. Максиму тоже улыбнулась, он же посмотрел словно сквозь меня и прошел мимо.
Обидно.
Дойдя до парковки, Максим оборачивается. Тут же машу, давая понять, что пришла к нему. Он делает знак, дескать, жди. Или какой-то другой знак — попробуй разбери с такого расстояния. И уходит. Что ж.
Брожу туда-сюда некоторое время, пинаю опавшую листву. Вокруг, как назло, ни магазина, ни кафе. Есть ресторан, я туда зашла, но как цены увидела, так и вышла. Триста рублей — стакан воды. Спасибо, сами попейте.
Дую на ладони, пританцовывая на месте. Как же холодно. И уйти не могу, страшно. Я посмотрела на сайте: Максим Одинцов работает в этом здании на пятидневке. Помощник депутата, занимается всякими юридическими делами. На фотографии он мрачный и жесткий, аж волосы дыбом. Поэтому приписка ниже, что они с радостью принимают горожан и отвечают на вопросы и жалобы, выглядит как насмешка.
Ага, такой ответит. Потом догонит и еще пять раз ответит.
И тем не менее хорошее я об Одинцове тоже прочитала. Много хорошего о нем и его родителях. Поэтому приняла взвешенное решение — не писать заявление в полицию. Насилия не было в той каюте, хоть убейте! Да, он в меня не влюбился, хотя и лишил невинности, но... это не преступление, за такое нельзя ломать жизнь мужчине. Если Максима посадят, как его маме и папе жить? А если они ко мне приедут и в глаза посмотрят?
Ой нет, не смогу я. Деньги — это хорошо, но с такой грязной совестью впору с моста прыгнуть. Сама честным путем заработаю.
Через час я дрожу, как последний лист на березе, с которым мы все это время переглядываемся, гадая, кто первый сдастся. Зубы стучат, пальцы ног приказали долго жить. Когда сил терпеть не остается и я медленно иду на остановку мимо парковки, рядом останавливается большая черная машина. А за рулем — Одинцов.
Один.
Замираю как вкопанная, он делает движение рукой, тянется и открывает пассажирскую дверь.
Вдох-выдох. Максим высовывается на улицу и рычит:
— В машину. Живо.
Слушаюсь! Семеню к авто, поспешно забираюсь внутрь.
— Привет, — бросает он так сухо, как ни в одной пустыне не бывает.
— Здравствуйте, — вежливо отвечаю я.
Он качает головой, резко давит на педаль, и машина рвется с места, а я замерзшими пальцами хватаю ремень и пытаюсь быстрее пристегнуться, чтобы заглушить мерзкую пикалку, что включилась вместе с движком.
***
Мы едем куда-то минут десять, я беспрерывно тру руки, отогреваясь. Максим молчит. Он потыкал кнопки на панели, и сиденье под задницей стало греть. Скажу я вам, приятнее в жизни мало что бывает.