Топ-модель
Шрифт:
Так и стоим молча пару минут. Я смотрю вдаль. Ноги мерзнут, но обуться страшно — для этого нужно отмереть и пошевелиться, а значит, привлечь внимание.
В какой-то момент мне кажется, что Максим ушел, и я осторожно оборачиваюсь — нет, стоит, смотрит за борт, о чем-то глубоко задумавшись.
Я собираю в кулак всю выдержку, но, когда начинают стучать зубы, все же обуваюсь. Максим меня замечает, я улыбаюсь и, вежливо кивнув, поспешно перевожу глаза на море, не мешая его уединению.
Три удара сердца ничего не происходит, потом Максим
— Есть лишняя сигарета?
Глава 7
— Нет, не курю. — И выдрессированно добавляю: — Извините.
Максим усмехается:
— За что извиняешься? Это же хорошо. Я тоже давно бросил, но иногда тянет.
— Иногда — это после спасения людей?
Едва заметно приподнимает брови.
— Чаще.
Я так жадно вглядываюсь в черную воду, что еще немного, и начну видеть останки древних кораблей на дне. Напрягаюсь всем телом от его близости. Уйти бы немедленно, мало ли что ожидать можно. Скинет за борт, и скажут потом: «Официанточка с ума сошла».
Но остаюсь на месте и продолжаю:
— Переживаете, да? Все веселятся, но вам не до смеха. Вы даже практически трезвый, хотя бар бесплатный. Абсолютно. Там даже «Хеннесси ХО» есть.
Максим снова чуть улыбается:
— Да, бесплатный, верно. Извини, малая, что обидел днем. Я был на стрессе и не разобрался, что к чему.
Вся кровь, что есть в моем теле, устремляется к лицу. Сердце так дико колотится под ребрами, что я едва за него не хватаюсь. Голова кружится. Наверное, у меня прямо сейчас происходит какой-нибудь инфаркт.
Подгибаю пальцы ног — мозоли дают о себе знать, я чувствую боль и прихожу в себя.
— Вы спасли двух человек. Женщину и ребенка. Даже если бы вы меня послали на три буквы и влепили пощечину, я бы не обиделась.
Максим издает короткий смешок и качает головой:
— Это точно было бы лишним.
— Да, вы правы. — Прикусываю язык.
Наши глаза встречаются, я улыбаюсь и вновь смотрю на море. Какой сегодня удивительный день, столько интересных людей вокруг и нового опыта.
— У тебя все в порядке? — нарушает молчание Максим.
— Д-да, у меня перерыв. — Бросаю взгляд на часы: — Еще пять минут. Я спустилась отдохнуть перед финальной уборкой. Немного устала, если честно.
— Я обратил внимание, что ты усердно трудишься.
— Спасибо.
Он молчит, смотрит на прибрежные огни, потом на усыпанное звездами небо. Я догадываюсь, что его откатило. Если у папы был сильный стресс, — например, когда волки подошли к нашей деревне и напали на корову, а еще до этого хулиганы побили его учеников, — он пил и долго восстанавливался.
Максиму невесело, он, вероятно, прокручивает в голове спасение двух человек и проживает его снова и снова.
— Вам было страшно? — спрашиваю. — Мне бы точно было.
— Я занимался плаванием, был уверен, что все получится.
— Ну да, ну да, — качаю головой. — Рассказывайте.
— Что?
—
— Уж сделай одолжение.
— Чисто из уважения к тому, что вы гость, а я на зарплате.
— Будь так добра.
Мы переглядываемся, я понимаю, что он прикалывается надо мной, и смеюсь. Потом мы смотрим вдаль и одновременно улыбаемся. Все очень хорошо и замечательно, эта минута такая крутая, что... вот буквально одна из лучших в моей жизни!
Максим оборачивается, доходит до лавки, берет плед и накидывает мне на плечи.
В груди тепло-тепло становится! Намного жарче, чем плечам, которые теперь греет шерстяная ткань.
— Спасибо.
— Не за что.
Интересно, какая она — его девушка? Наверное, особенная во всем. Я понятия не имею, кто она, но почему-то очень за нее обидно, если Максим изменит ей с танцовщицей этой ночью. При этом осознаю, что, если вдруг меня спросят — я ни за что его не сдам. Из-за пледа, шуток и всего вместе.
— Как вам праздник?
— Хороший.
— А танцовщицы? Обалденно красивые, да?
Максим мимолетно хмурится и отвечает довольно скучающим тоном:
— Полуголые девицы хороши, как и все полуголые девицы. Других танцовщиц гоу-гоу в своей жизни я еще не видел.
Беседа явно перестала его развлекать. Я понимаю, что нащупала предел, больше нам говорить не о чем.
— Но вас они не впечатляют?
— Мне же не шестнадцать.
Спросить хочется много. И про его девушку, которая, очевидно, не в восторге, что Максим сиганул со скалы в бушующее море. И как прошло спасение. И что он думает о Льве, танцовщицах, празднике, монгольском иге. О чем угодно!
Но я молчу, потому что никак не могу собрать слова в умное предложение, а тупить перед ним стыдно. Он извинился, и этот факт выбил почву из-под ног. Передо мной еще никогда никто из взрослых не извинялся.
— Я схватил ее за волосы, — произносит Максим, не глядя в мою сторону. Я обращаюсь в слух. — Она поэтому меня поцарапала, из-за охрененной боли. Она паниковала, лезла сверху и душила, не реагировала ни на просьбы, ни на мат. Я перестал видеть голову ребенка. Дернул ее за волосы вверх, чтобы вдохнула побольше, и отбросил к берегу, сколько было сил. Только после этого смог выловить мальчика. Ей было ужасно больно, но иначе мы бы утонули втроем. Думаю, у нее еще долго будет болеть голова.
Мурашки бегут по телу. Я хотела откровенности, но не была готова к ней. Застываю от ужаса, явственно представляя весь кошмар ситуации.
Ледяное море, соль во рту и в глазах, сильные волны, паникующая мать, ребенок, который уже уходит под воду... Я делаю громкий вдох, парализованная воображением. Зябко тру предплечья.
Максим улыбается и меняет тему:
— Пошли наверх, холодно.
— Да, мне уже пора. — Иду первой.
— Аня.
Оборачиваюсь, удивляясь, что он запомнил мое имя.