Топаз-портретист
Шрифт:
Между тем в это время один декоратор по имени Дагер сделал или дополнил открытие, которому было суждено прославить его имя [10] ; открытие важное, способное пригодиться, как утверждают его товарищи, не только физикам, но и художникам, если, конечно, оно будет оставаться для них не более чем полезным подспорьем и не вознамерится их заменить. Как всем известно, применения новому открытию Люди нашли самые разнообразные: сначала изготовляли точные изображения памятников, видов и неодушевленных предметов, а затем начали делать снимки с живых Людей [11] .
10
Первооткрывателем фотографии был не Луи Дагер, а Жозеф Нисефор Ньепс (1765–1833). Однако у Ньепса не было возможностей для пропаганды своего изобретения (которое он назвал «гелиографией»), и с 1829 года начинается его сотрудничество с Дагером, который к этому времени уже был известным художником, декоратором, создателем диорамы. Kогда в июле 1839 года Франсуа Араго представил палате депутатов отчет о новом открытии, оно именовалось «дагерротипом» в честь Дагера (впрочем, в этом отчете Ньепсу отдается должное, а его сын оставался компаньоном Дагера и вместе с ним получил за открытие пенсию от государства).
11
Поскольку
Я знавал среди Людей одного фанатического любителя музыки: природа не дала ему ни слуха, ни голоса, он пел фальшиво, танцевал не в такт, одним словом, питал к обожаемой музыке любовь без взаимности. Он нанял учителей сольфеджио и роговой музыки, учился играть на фортепьяно и флейте, аккордеоне, большом барабане и треугольнике; он прибегал к методе Вильхема, к методе Пасту, к методе Жакото [12] . Никакого толку: он не мог ни извлечь звук, ни соблюсти ритм. Что же он сделал, чтобы примирить страсть с бесталанностью? Купил шарманку и, без устали крутя ее ручку, получал заслуженное удовольствие днем и ночью сколько душе угодно. Как выяснилось, чтобы стать музыкантом, довольно крепкого запястья.
12
Французский композитор и педагог Вильхем (наст. имя и фам. Гийом-Луи Бокийон; 1781–1842) изобрел метод обучения пению и сольфеджио, основанный на модных в конце 1810-х — начале 1820-х годов принципах взаимного обучения (при котором ученик передает знания, полученные от учителя, другим ученикам); музыкант Жан-Батист Пасту (1784–1851) предложил свой метод обучения музыке; его курс, состоявший из 52 уроков, преподносился как настоящий философический метод, основанный на «порождении идей» и демонстрации полезности тех или иных музыкальных знаков в противовес их механическому заучиванию; наконец, педагог Жозеф Жакото (1770–1840) был также убежденным сторонником метода взаимного обучения, который он распространял на все науки и который называл методом «всеобщего обучения».
Сходная уловка спасла жизнь Топазу, вернув ему надежды на славу, богатство и беспримерное служение Звериному роду. Поскольку иезуиты объяснили миру, что цель оправдывает средства, Топаз ловкою рукой вытащил кошелек из кармана толстого банкира, который мирно спал в мастерской, пока художник, борясь со сном, пытался написать его портрет. Завладев этим сокровищем, он купил свою шарманку, иными словами — дагерротип, и, научившись им пользоваться, что было ему вполне по силам, внезапно превратился из артиста-художника в артиста-физика [13] .
13
Cлово «артист» в 1830-е годы вошло в моду и стало «деспотом сегодняшнего дня»; им обозначали во Франции профессии, порой не имевшие ничего общего ни с живописью, ни с театром: например, артистами называли чистильщиков сапог, стекольщиков, парикмахеров (в том числе и собачьих) и даже ученых собак и дрессированных слонов (см.: Pyat F. L'Artiste. P. 3).
Приобретя талант, и притом, как мы только что убедились, за наличные, он проделал уже половину пути к той грандиозной цели, какую перед собой поставил. Чтобы проделать вторую половину, он направился в Гавр, сел на корабль, благополучно пересек Атлантический океан и сошел на берег в том самом месте, откуда не так давно был увезен во Францию. Но как многое переменилось с тех пор: из обезьяньего дитяти он превратился во взрослую особь; из пленника, проданного в рабство, — в существо свободное; наконец, из невежественной твари, какие рождаются на свет во множестве, — в подобие цивилизованного Человека.
С бьющимся сердцем ступил он на родную землю, столь привлекательную после долгой разлуки, и, не теряя ни минуты, пустился с аппаратом за плечами в те уединенные и дикие места, куда призывала его, помимо воспоминаний детства, возложенная им на себя цивилизаторская миссия. Вдобавок он был не прочь (он сам после говорил мне об этом) привлечь внимание, наделать шуму, прослыть диковиной, одним словом, воспользоваться очевидным преимуществом, которое давали ему перед туземцами звание путешественника, новоприобретенные познания и хитрая машина; впрочем, он предпочитал обманываться и уверять самого себя, что им движет исключительно неодолимая тяга исполнить свое предназначение.
Добравшись до родного леса, Топаз не стал разыскивать ни родных, ни друзей, ибо хотел предстать перед ними в ореоле славы; он обосновался на просторной поляне, своего рода площади, устроенной природой посреди густого леса. С помощью чернокожего Капуцина, которого он в честь второго слуги вольтеровского Рустана [14] прозвал Эбеном и которого, беря пример с Людей, считающих различие в цвете кожи достаточным основанием для деления на господ и рабов, превратил в своего собственного слугу, своего негра, Топаз выстроил из веток элегантную хижину, надежно укрытую широкими листьями лотоса. Над входом он прибил вывеску, гласившую: «Топаз, художник из Парижа» [15] , затем разослал повсюду Сорок, которым поручил оповестить всех и каждого о своем прибытии, и наконец открыл лавочку.
14
Рустан — персонаж упомянутой выше (см. примеч. 1) повести Вольтера «Белое и черное».
15
В переиздании «Сцен» в 1867 году Виардо изменил текст вывески, сделав его намеренно неграмотным: «Над входом он прибил вывеску: „Топаз, художник точно как в Париже“, а на самой двери поместил другую вывеску: „Вход в точно как в Париже“».
Чтобы сделать свои услуги доступными для всех в стране, где еще не научились чеканить монету, Топаз возвратился к первобытной системе обмена. Он брал плату провизией. Портрет стоил сотню лесных орехов, полсотни фиг, двадцать пататов, два кокосовых ореха. Жители бразильских лесов еще не расстались с золотым веком и не имеют понятия ни о собственности, ни о наследстве, ни обо всех правах, которые вытекают из слов «мое» и «твое» [16] ; земля у них общая, а фрукты принадлежат тому, кто первый сорвет их с дерева, поэтому, для того чтобы заплатить художнику из Парижа, достаточно было протянуть лапу. Тем не менее поначалу дела шли неважно; Топаз узнал на собственном опыте, что нет пророка в своем отечестве и тем более в своем лесу.
16
Намек на знаменитую
Первыми его навестили другие Обезьяны — представители породы любопытной и торопливой, но недоверчивой, завистливой и лукавой. Увидев, как действует машина Топаза, они, вместо того чтобы восхититься ею, тотчас попытались подражать ее хозяину, а вместо того чтобы поблагодарить своего собрата, издалека доставившего им эту диковину, захотели выведать его секрет и выгоды, которые он намерен получить. Итак, первым делом Топаз столкнулся с контрафакторами. К счастью для него, речь шла не о перепечатке книги в Бельгии [17] : совершить кражу было не так легко. Сколько бы господа Обезьяны ни ломали голову, ни шли на хитрости, ни пускали в ход передние и задние лапы и даже ни помогали друг другу — ибо у них, как и у Людей, для дурного дела сообщников отыскать нетрудно, — все, что они смогли изготовить, — это деревянный ящик, с виду в самом деле очень похожий на Топазов, но лишенный безделицы — внутреннего механизма; одним словом, тело без души. Топаз избежал контрафакции, но не уберегся от зависти. Напротив, неудача привела Обезьян в ярость, и, возненавидев того, кого они не смогли обокрасть, особенно люто, они пустились во все тяжкие, лишь бы ему навредить и его погубить. Недаром говорится, что самых непримиримых врагов мы наживаем среди себе подобных, среди тех, с кем у нас одно ремесло, одна страна, быть может, даже одна семья и один дом. Ara~na, quien te ara~n'o? — Otra ara~na como yo [18] .
17
Во франкоязычной Бельгии выходила большая часть контрафактных, то есть «пиратских», перепечаток французских книг; бельгийские издатели печатали их более убористо и оттого более дешево, отчего становились для французов особенно опасными конкурентами. 1830—1840-е годы считаются «золотым веком» бельгийского пиратства. Первое франко-бельгийское соглашение о взаимной охране авторских прав было подписано лишь в 1852 году. Между прочим, жертвами бельгийских контрафакторов становились и авторы «Сцен»; в мае 1841 года Этцель сообщал Бальзаку, что «бельгийские газеты воспроизвели пролог и „Сердечные страдания“ [английской Кошки], даже не указав источника, даже не сообщив имени автора» (Balzac H. de.Correspondance. T. 4. P. 279).
18
Испанская пословица, противоположная по смыслу русской пословице «Ворон ворону глаз не выклюет»; вместо воронов в ней фигурируют пауки.
Но рано или поздно достойный всегда торжествует над завистниками и негодяями; добродетели его не тонут — точно так же как не тонет масло в воде. Случилось так, что один важный зверь из тех, кого зовут тяжеловесами, — одним словом, Медведь вышел на поляну, увидел вывеску и по здравом размышлении решил, что не всякий приехавший издалека или сулящий новые впечатления — шарлатан и что Зверь мудрый, умеренный, беспристрастный обязан сначала рассмотреть вещь, а уж потом выносить суждение. Имелась у него и другая причина испытать таланты чужестранца; ведь общим принципам и общим местам, которыми всякое живое существо стремится объяснить любой свой поступок, всегда сопутствует какое-нибудь мелкое личное обстоятельство, о котором говорящий умалчивает, а между тем оно как раз и служит истинной причиной его поведения. Все мы, и Звери, и Люди, немного доктринеры [19] . Так вот, наш Медведь был прямым потомком того спутника Одиссея, который, преобразившись по манию Цирцеиной волшебной палочки, отвечал своему предводителю, скорбевшему о его превращении:
19
Доктринерами в эпоху Реставрации и при Июльской монархии назывались умеренные сторонники конституционной монархии, сторонившиеся как республиканских, так и роялистских крайностей; при Июльской монархии многие видные члены этого неформального политического объединения занимали высокие посты в правительстве. Виардо, в начале 1840-х годов близкий к «республиканскому социализму» Пьера Леру, иронизирует по поводу этой «июльской» политической элиты и намекает на то, что за возвышенными рассуждениями доктринеров всегда скрывается личная корысть. Во второй половине 1820-х годов Виардо печатался в либеральной газете «Земной шар» (Globe), где важнейшую роль играли именно доктринеры (например, Гизо); за десять лет правления Луи-Филиппа пути бывших единомышленников разошлись (Гизо, например, стал министром иностранных дел и фактическим главой правительства), и не случайно вышедший в ноябре 1841 года первый том «Независимого обозрения» (Revue ind'ependante), который Виардо выпускал совместно с Пьером Леру (также в прошлом сотрудником «Земного шара») и Жорж Санд, открылся статьей, упрекающей прежних авторов «Земного шара» в измене либеральным принципам.
Он был фатоват и безумно влюблен. Портрет он хотел подарить своей избраннице. Итак, он вошел в лавку, заплатил двойную цену, поскольку мыслил широко, и уселся перед аппаратом. Был он грузный, вальяжный, исполненный сознания собственной важности и важности своего деяния, а потому без труда смог оставаться неподвижным столько, сколько требовалось. Топаз, со своей стороны, приступил к делу с тем тщанием, какого требует любой дебют, и в результате совместных усилий портрет вышел на славу. Его Светлость был потрясен. Портрет уменьшил его и сделал куда более изящным, а серебристый цвет металлической пластины внес приятное разнообразие в его бурый облик [21] . Одним словом, он стал мил, строен и грациозен. Задыхаясь от радости и гордости, он так быстро, как позволял его степенный характер и тяжелый шаг, бросился к своей любезной и вручил ей драгоценное изображение. Медведица пришла в восторг. Повинуясь велению кокетства — чувства, присущего, кажется, женскому полу везде и всегда, — она повесила портрет себе на шею; затем, повинуясь велению другого, не менее естественного чувства — сообщительности, она отправилась демонстрировать подарок любимого родственникам и знакомым, подругам и соседкам. Благодаря такой прыти уже к вечеру весь звериный люд в округе узнал о таланте Топаза и чудесных плодах его ремесла. Топаз вошел в моду.
20
Лафонтен. Спутники Одиссея (Басни. XII, 1).
21
По методу Дагера изображение закреплялось на медной пластинке, покрытой слоем серебра; отсюда его серебристый цвет.