Топи
Шрифт:
– - Мне рассказали о "Топях"!
– - Кто же?
– - спросил я взволнованно.
– - Друзья... Ты знаешь, это не очень им понравилось; мне даже сказали, лучше бы ты писал что-то другое.
– - Тогда молчи.
– - Ты знаешь, -- заговорил он опять, -- я в этом ничего не понимаю; я слушаю; с того момента, как ты увлекся сочинением "Топей"...
– - Но я вовсе не увлекся!
– - крикнул я.
– - Я пишу "Топи" потому, что... Знаешь, поговорим о чем-то другом... Я отправляюсь в путешествие.
– - Ба!
– - высказался Юбер.
– - Да, -- сказал я, -- иногда необходимо хоть ненадолго покинуть город. Я уезжаю послезавтра;
– - Как, в твоем возрасте!
– - Но, дорогой друг, это она меня пригласила! Я не предлагаю тебе ехать с нами, зная, что ты очень занят...
– - Кроме того, вам бы хотелось побыть одним... Хватит. Вы долго там пробудете?
– - Не очень; мы стеснены во времени и в деньгах; но главное -- это уехать из Парижа; нет другого способа покинуть город, как сознательно принять твердое решение; главное -- это вырваться из пригородов.
– - Я принялся расхаживать, чтобы прийти в возбуждение. "Сколько еще остановок до настоящей деревни! На каждой остановке сходят люди; это как если бы они сходили с дистанции в самом начале; вагоны пустеют. Путешественники! где путешественники?
– - Те, кто еще остались, едут по делам; да еще в локомотивах остаются водители и механики, это-то едут до конца. Впрочем, там, в конце, другой город.
– - Деревни! ну где же деревни?"
– - Дорогой друг, -- сказал Юбер, расхаживая так же, как и я, -- ты преувеличиваешь: деревнями начинаются или кончаются города, только и всего.
Я продолжал:
– - Но, дорогой друг, в том-то и дело, что они не кончаются, города; за городами начинаются пригороды... Мне кажется, ты забыл о пригородах -- обо всем том, что находится между двумя городами. Сплюснутые, зажатые домики, что может быть ужаснее... города в ползучей зелени; огороды! И насыпи по обочинам дороги. Дорога! Вот куда надо стремиться всем, и никуда больше...
– - Все это ты должен описать в "Топях", -- сказал Юбер.
Совершенно неожиданно меня это задело.
– - Неужели ты ничего не понял, бедный друг, отчего вдруг рождается поэма? Что она такое? Как появляется на свет? Книга... но книга, Юбер, как яйцо: она замкнутая, наполненная и гладкая. В нее уже ничего нельзя впихнуть, даже иголку, разве только силой, но тогда ее форма будет разбита.
– - Так твое яйцо уже наполнено?
– - переспросил Юбер.
– - Но, дорогой друг!
– - вскричал я.
– - Яйца не наполняются: яйца рождаются полными... Впрочем, все это уже сказано в "Топях"... кроме того, я нахожу глупыми разговоры о том, что, дескать, лучше бы я писал какую-то другую ведь... это глупо! Ты слышишь?.. Другую вещ! Прежде всего я не хочу ничего другого! Но пойми, что здесь такие же насыпи, как и везде! Наши дороги -- такая же каторга, как наша работа! Я взялся за то, за что не брался больше никто; я выбрал для "Топей" сюжет неблагодарный и глубоко убежден, что не найдется другого безумца, который согласился бы обрабатывать эту землю вместо меня; это я и стремился выразить словами: Я Титир и отшельник. Я тебе это читал, но ты не придал этому значения... И потом, сколько уже раз я тебя умолял никогда не говорить со мной о литературе! Кстати, -- продолжал я, меняя тему, -- будешь ли ты сегодня вечером у Анжель? У нее прием.
– - Литераторы... Нет, -- ответил он, -- ты знаешь, не люблю я этих бесконечных собраний, где только и делают, что болтают; я думал, что и ты тоже там задыхаешься.
– - Это правда, -- согласился я, -- но я не могу огорчить Анжель;
– - Как тебе угодно, -- сказал Юбер, -- я ухожу, прощай.
Он ушел.
Я сложил свои бумаги; поужинал; за столом я размышлял о путешествии; я повторял про себя: "Это больше чем день!" К концу обеда я пришел в такое возбуждение от предложения, сделанного Анжель, что посчитал нужным написать ей эти несколько строк: "Способность восприятия зависит от смены ощущений; отсюда потребность в путешествии".
Запечатав письмо, я привычно направился к ней.
Анжель живет на пятом этаже.
В дни, когда у нее бывают гости, Анжель выставляет у своих дверей скамейку, и еще одну на втором этаже, перед дверью Лауры; как раз тут у вас и перехватывает дыхание; вам начинает недоставать воздуха; остановка; итак, я присел перевести дух на первой скамейке; и, вытянув из кармана листок, я попробовал сформулировать аргументы для Мартена. Я написал:
Оставаться внутри -- это ошибка. Впрочем, выйти и невозможно -- но невозможно потому, что и не выходят.
Нет! Не то! Начнем сначала. Я порвал. Нужно изложить мысль так: оказавшись взаперти, каждый из нас полагает, будто находится снаружи. Какое несчастье! Один пример.
– - В этот момент кто-то стал подниматься; это был Мартен. Он сказал:
– - Вот как! Ты работаешь?
Я ответил:
– - Мой дорогой, добрый вечер. Я как раз пишу тебе; не мешай мне. Подожди меня на скамейке наверху.
Он поднялся.
Я написал:
Оставаться внутри -- это ошибка. Впрочем, выйти и невозможно -- но невозможно потому, что и не выходят.
– - Не выходят потому, что полагают, будто уже находятся снаружи. Если бы сознавали, что находятся взаперти, то по крайней мере появилось бы желание выйти.
– - Нет! Не то! Не то! Начнем сначала. Я порвал.
– - Нужно изложить мысль так: только тот может полагать, будто находится снаружи, кто не смотрит. Впрочем, не смотрит тот, кто слеп. Какое несчастье! Я больше ничего не понимаю... Да и попробуй в таком неудобном положении что-нибудь сотворить.
– - Я достал новый листок. В этот момент кто-то поднялся; это оказался философ Александр. Он сказал:
– - Вот как! Вы работаете?
Я ответил, поглощенный своим делом:
– - Добрый вечер; я пишу для Мартена; он ждет наверху на скамейке. Садитесь; я скоро кончаю... Ах! места больше нет?..
– - Это пустяки, -- сказал Александр, -- при мне моя складная палка.
– И разложив свой инструмент, он стал ждать.
– - Ну вот, я закончил.
– - И, перегнувшись через перила, я крикнул: -Мартен, ты все там, наверху?
– - Да!
– - крикнул он.
– - Я жду. Принеси свою скамейку.
Поскольку я у Анжель почти как у себя дома, я прихватил свое сиденье; и вот все трое мы устроились наверху, Мартен и я обменялись листочками, а Александр ждал.
На моем листочке было написано:
Быть слепым, чтобы считать себя счастливым. Верить, что ясно это видишь, чтобы не стремиться это разглядеть, потому что:
Себя увидеть можно только несчастным.
На его листочке было написано:
Быть счастливым от своей слепоты. Веришь, что ясно это видишь, чтобы не стремиться это разглядеть, потому что: