Тополята
Шрифт:
И так, без слов, насыщались они минут пять. Виталя прервал чавканье и сопенье короткой фразой:
– Тень, изложи ситуацию.
– М-м… какую?
– Которую мы имеем на данный момент… Я впервые вижу этого юношу… Как тебя зовут, незнакомый гость?
Мальчик перестал жевать, сделал глоток из кружки, глянул исподлобья и сипловато сказал:
– Кабул…
– Кабул, – сказал он, и на Теньку будто повеяло жарким песчаным ветерком. Похоже, что и на Виталю.
– Романтика гор и пустынь, – заметил он. –
– Из этих, – со вздохом сказал Кабул. – Только так вот… получилось.
– Рассказывай, – с таким же вздохом велел Виталя.
– А вы… меня не сдадите?
– Куда? – хмыкнул Виталя. – В ломбард, что ли? Много за тебя не дадут…
– Ментам или в комиссию по опеке…
Виталя сел на чурбак против Кабула и деловито объяснил:
– Ты неправильного мнения о своей персоне… Кабул. Ментам ты на фиг не нужен… если за тобой не тянется крупного уголовного дела. По-моему, не тянется, а?
– Не-е! – вскинулся Кабул.
– В таком случае ты простой беспризорник. Зачем тебя ловить? В стране у нас беспризорников… точно никто не знает, сколько, но, говорят, не меньше миллиона. Поймают одного, а дальше что?.. А всяким опекам и ювеналкам ты опять же ни к чему. Им нужны ухоженные дети из приличных семей, чтобы можно было засадить в детдом, в приют, а оттуда перепродать в патронажное семейство или за рубеж. Это бизнес. Вот когда ты был мальчиком из хорошей семьи… был ведь? – неожиданно жестко спросил Виталя.
Кабул кивнул:
– Был… только не всегда… Я везде был…
– Вот и рассказывай, – опять велел Виталя.
– А… зачем?
– Чтобы решить: как быть дальше?
– А… как тут можно быть? – Кабул прижал к бокам локти. Метнулся взглядом по Теньке и Витале.
– Я не знаю пока, – мягко выговорил Виталя. – Для начала скажи: кто твои родители?
– Их нет…
– Ну, случается… А кто они были?
– Если бы я знал! – вырвалось у Кабула с такой тоской, что Тенька съежился.
Витале тоже стало не по себе. Он помолчал с полминуты.
– Ну… а все-таки… Где ты рос?
Третья часть
Кабул
Его жизнь…
Сначала Кабул рос в доме малютки. Туда его привезли из Южного Края, где гремели бои. Группу младенцев спешно эвакуировали в глубь Империи. В сопроводительных бумагах было сказано, что родителей нет в живых. И даже имена родителей не названы. Видать, никто и не старался их узнать в той кровавой круговерти…
Потом он жил в дошкольном детском доме. И тогда его звали Владиком. Владик Иванов. С этим именем он перешел в детской дом для школьников. То есть его перевели. Никого ведь не спрашивали, где они хотят жить. Если бы спросили, Владик ни за что не согласился бы покидать привычное место.
И в доме малютки, и в дошкольном «курятнике» жилось неплохо. Владику казалось, что это вполне нормальное детство. Временами даже счастливое. Потому что другого детства он просто не знал. Иногда на ребят покрикивали, иногда в угол ставили, а бывало, что и шлепки они получали. Но зато и хорошего хватало. Поездки на дачу, мультики по телевизору, игры, друзья-приятели, пирожные к чаю по праздникам, сказки всякие, которые кто-нибудь рассказывал шепотом, когда на ночь выключали свет… И были воспитательницы, которые умели приласкать, утешить при каких-то горестях, пригрозить наказанием за провинности, а потом пожалеть и погладить по голове: «Ох ты, горюшко непутевое…»
В старшем детдоме (точнее, в «интернате для детей-сирот») все оказалось не так. Там верховодили большие ребята, их надо было слушаться. Делать все, что они велят: застилать их постели, чистить им башмаки, убирать со столов. Иногда старшаки не очень приставали – живи спокойно, малявка. Но бывало, что кого-нибудь невзлюбят, и у бедняги начинается беспросветная жизнь. Называлось это «дрессировать мышку». «А ну, иди сюда, сперматозоид! Почему ночью хныкал, спать не давал? Щас потанцуешь. Дай башмак и подставляй ж…»
И жаловаться бесполезно. Воспитатели не хотели связываться со старшаками – себе дороже. И делали вид, что все хорошо.
С виду и правда все было хорошо. Ковровые дорожки в коридорах, цветочки на окнах, отглаженные рубашечки и платьица на детках. В туалетах, правда, пованивало, но там время от времени разбрызгивали пахучую жидкость. Иногда приезжали улыбчивые дяди и тети, привозили игрушки и конфеты. Конфеты, правда, куда-то исчезали, а плюшевые медвежата и обезьяны валялись в игровой комнате (и накопилось их видимо-невидимо).
Но это была дневная жизнь. А после отбоя… натягивай одеяло на голову и надейся, что ночь пройдет спокойно.
Симпатичного светловолосого Владика Иванова тоже попробовали сделать «мышкой». Тощий, с табачной вонью изо рта и сладкой улыбкой семиклассник Дама велел семилетнему Владику:
– Ты, одуванчик, почисти мои кроссовки. Чтобы как из магазина…
Владик Иванов был тихий мальчик, вежливый мальчик. И упрямый мальчик. Понимая, что рискует если не жизнью, то здоровьем, он сказал:
– Чисти, пожалуйста, сам. Не маленький…
Дама разозлился не сразу. Сначала просто удивился:
– Какой непослушный ребенок! Делай, что сказано, или отшлепаю…
– Только попробуй, – обмирая, сказал Владик.
Дама сощурился, поддернул рукава и поплевал на ладони.
– Иди сюда, личинка…
Все замерли, ожидая забаву. Кто-то выжидательно хихикнул.
Владик не пошел к Даме. Он сцепил зубы и бросился на Даму! Он ненавидел всех вокруг и очень хотел обратно, в прежний детский дом. К старым приятелям, к нянечке тете Маше. А поскольку туда было нельзя, оставалось кинуться, как в яму, в черную битву, и пусть хоть убьют… Владик ударил Даму головой в живот, обежал его, согнувшегося, и по-кошачьи прыгнул на спину. Одной рукой вцепился в волосы, другой замолотил по плечам. И укусил за ухо.