Тополята
Шрифт:
– Гражданка Переметова?
– Да… Что он натворил?
– Я ничего не натворил! Они врут. Они грозили, что убьют меня!
– Прекрати! – совсем по-незнакомому взвизгнула мама Эма. А штабс-прапорщик не обратил на него внимания. Двинул лист.
– Ознакомьтесь с протоколом. Он будет передан в суд. Там есть специалисты по таким вот «юным талантам»…
– Но… может быть, мы договоримся? Зачем же в суд?..
– Нет, – с удовольствием сказал штабс-прапорщик Семашкин. – Мы, по его словам, эсэсовцы, какой с нами может быть разговор? К тому же дело связано не только с материальным ущербом. Надо учитывать, чей портрет висел на стене позади витрины. Не в него ли метил ваш отпрыск?
– Ни в кого я не метил!
– Помолчи!.. – опять взвизгнула мама Эма. – Господин офицер, он не нарочно! Мы все возместим! А перед вами он извинится!..
«Еще чего!» – подумал Кабул.
– Распишитесь, что ознакомились, – бесцветным голосом проговорил Семашкин. – И что забрали сына… Здесь и здесь. Повестку вам пришлют… Телефончик не забудьте…
Домой они пошли пешком. У мамы Эмы подтаивала краска на ресницах.
– Владислав, как ты мог!.. Зачем?
– Что зачем? Я ничего не делал! Я там даже мимо не проходил! Они подъехали, засунули в машину! Потому что Дым с дружками наговорил, будто это я!..
– С какой стати мальчики станут наговаривать на одноклассника?
– Да ты что! Я ж рассказывал, какой он, этот Дым!
Она сказала, скользнув по нему подмалеванными глазами:
– Ты, однако, тоже не сахар… Зачем ты обрезал брюки?
– Потому что жара. Все так носят…
– Испортил дорогую вещь. Думаешь, нам легко даются деньги?.. А теперь еще придется платить за стекло…
– Но я не разбивал! Почему ты не веришь?
– Какая разница, верю я или нет? Это ничего не меняет, раз дело пошло к судье… Судьи всегда верят милиции… полиции…
– Но есть же адвокаты!
– Ты упал с Луны? Какие адвокаты? Знаешь, сколько стоит адвокат? А мы высадили все деньги на путевки…
Путевки были двух видов: одна для Владика, в лагерь «Геолог», а две – для мамы Эмы и Льва Геннадьевича, на теплоход, идущий в круиз вокруг Европы. Мама Эма рассудила (а Лев Геннадьевич кивал), что мальчику рано плавать за границу, пусть поживет среди сверстников, а то у него никак не получаются контакты с коллективом.
Владик тогда не заспорил. Ни единым словечком. Но впервые показалось ему, что маме Эме он стал не нужен. Совсем…
И спросил свою маму:
«Это правда?»
«Мне трудно понять, малыш… Но, если даже правда, ты крепись. Помнишь, мы ведь говорили, что в жизни бывают нелегкие времена. А мама Эма… ей хочется своей личной жизни, раз не повезло с прежним мужем…»
Маме Эме хотелось личной жизни. А Владику не хотелось к незнакомым ребятам, в незнакомый лагерь, куда следом обязательно просочится прозвище Кабул. Хотелось к морю, как в прошлом году… Но сейчас ему казалось, что и лагерь был бы радостью – по сравнению с тем, что произошло сегодня.
Скомканное пространство
Два дня он сидел дома и томился тоскливой неизвестностью. «Конфигурации пространства» сложились так, что в них не осталось места ни для чего хорошего. Делать было абсолютно нечего. Даже в школу не пойдешь, потому что суббота и воскресенье. Впрочем, он и в понедельник на занятия не пошел, тошно было. Мама Эма и Лев Геннадьевич ушли на работу, а через час мама Эма вернулась: оказывается, ей позвонила секретарь местного суда и велела в два часа явиться вместе с сыном к судье.
Было еще четыре часа томления…
Мама Эма велела ему надеть школьный костюм и рубашку с галстуком.
– Зачем?! Такая жара…
– Делай, что говорят!.. От внешнего вида часто зависит исход дела…
Внешний вид с галстуком не помог.
В кабинете, совсем не похожем на зал суда, без всяких слушателей и свидетелей, женщина-судья с утомленным подкрашенным лицом с ходу объявила свое решение:
– Возраст не позволяет привлечь обвиняемого в злостном хулиганстве Владислава Переметова к уголовной ответственности. Хотя следовало бы, с учетом того, в чей портрет попал камень, когда пробил стекло…
– В чей? – сказал Кабул. И подумал: «Неужели в Регента?» Он представил плоское лицо с усами, похожими на приклеенную к верхней губе сосиску. В Империи, где с давних пор не было императора, Регент являлся главой государства. О нем говорили с почтением, его слова считались бесспорными. Его портреты висели повсюду… Но там, за стеклом витрины, Кабул не видел никакого портрета!
– Хочешь сказать, что не знаешь, в кого бросал?!
– Я не бросал!
– Эмилия Борисовна, это похоже не просто на хулиганство, а на экстремизм. Взрослые за такие дела отвечают по всей строгости. Но он до таких мер пока не дорос. Все, что в моих силах, это направить вашего приемного сына в приют-распределитель для малолетних правонарушителей. Сроком на месяц.
– Да, но… почему же… – залепетала мама Эма.
– К сожалению, это единственная разрешенная нам мера, – перебила судья. – На спецшколу он пока не тянет. Скажите спасибо гуманным законам. Иногда чересчур гуманным… Владислав, тебе понятно решение суда?
– Нет, – сказал Кабул.
Она поморщилась:
– Что тебе непонятно?
– Все! Почему нет справедливости?! Ведь я не разбивал стекла!
– Как же не разбивал? Ты подписал протокол с признанием! Вот она, бумага! И показания твоих одноклассников. И объяснение сотрудников милиции!
– Они все врут!
– Они все врут, а ты один говоришь правду. А твоя подпись на протоколе?
– Они даже не дали мне его прочитать! Сказали: подписывай или тюкнем и закопаем на свалке!
– Какая фантазия, – с коротким зевком сказала судья. – Впрочем, дискуссия бесполезна, решение принято…
– Я требую адвоката!
– В таких делах адвокаты излишни…
– Вы все заодно!
– Мы заодно с правопорядком… Эмилия Борисовна, я сначала хотела, чтобы вы взяли направление и сами отвезли Владислава в приемник. Но я вижу, что он во взвинченном состоянии и лучше отправить его туда с нашим сопровождающим. А вы сегодня привезете ему туда туалетные принадлежности, смену белья и учебники… Впрочем, школьный год уже кончается…