Тополята
Шрифт:
Сопровождающим оказался пожилой старшина внутренней службы – совершенно штатского вида, несмотря на погоны.
– Ну что, пойдем, голубчик? – и легонько взял Кабула за плечо. Кабул стряхнул его руку.
Мама Эма нелепо чмокнула Кабула в заросшее темя.
– Владичек, я приеду, я привезу… мы скоро увидимся. Мы про все договоримся… Ты не волнуйся…
Все это было так противно и стыдно – ее лепет, ее суетливость и виноватость. И то, как она легко оставила его здесь, в неволе…
Вышли на улицу, старшина снова взял Кабула
– Уберите пальцы-то, – сказал Кабул. – Если боитесь, что сбегу, наденьте наручники.
– Нет у меня наручников, – миролюбиво объяснил старшина, но плечо отпустил. – А бежать тебе некуда. Поэтому не делай глупостей, ладно?
– Буду, – пообещал Кабул. – Потому что я вас ненавижу.
– Меня-то за что? Я несу свою службу, вот и все…
– Каждый несет свою службу. Кто пацанов тащит в тюрьму, кто руки ломает студентам на митинге… – Кабул вспомнил кадры в Интернете про события на Актерской площади в столице.
– Я, голубчик, никому рук не ломаю. Стар уже…
– Ага! Был бы помоложе – ломал бы…
– Хочешь на мне душу отвести? Давай. Только я в твоих несчастьях не виноват. Мое дело маленькое…
«А ведь и правда, – подумал Кабул. – Он-то ни при чем…»
Поехали в трамвае. Народу было немного, но давила духота. Кабул сдернул галстук, сунул в карман пиджака. Он стоял, прижимаясь лбом к стеклу. Проплывали бетонные улицы с чахлыми деревцами. Вдали медленно смещались над крышами громады Центра-Сити с непомерно высоким Зубом. Кабул смотрел на это глазами человека, которого везут на казнь. Солнце было в серой дымке. Конфигурации смещались, ломались, выстраивались в гигантские кубы, которые слипались друг с другом, не пропуская чистого воздуха и ясного света… Усилием воли Кабул раздвинул эти глыбы, появилась в них светлая щелка:
«Мама…»
«Да, мой хороший… Плохо тебе, малыш?»
«Да, мама… Еще как плохо!»
«Но, если очень плохо, дальше будет лучше…»
«Ты ведь все равно у меня есть, да?»
«Всегда-всегда…»
С виду детприемник показался обычным школьным зданием, только решетки на окнах нижнего этажа (ну да где их нет теперь?). Может, где-то и был забор с проволокой, но Кабул его не заметил. Внутри торчал барьер, за ним тетка в камуфляжной куртке. Здоровая такая. Пропустила старшину и Кабула без промедления. Они оказались в кабинете с табличкой «Зам. начальника». Замом оказалась женщина, вполне похожая на несердитого школьного завуча. Взяла у старшины конверт с бумагами, вынула их, просмотрела, покивала. Старшине сказала:
– Спасибо, Иван Ильич, вы можете идти… – А Кабулу велела: – Подойди сюда.
Он подошел, сунул в карманы кулаки.
– Вынь руки из карманов.
– Зачем?
– Затем, что здесь такие правила, – терпеливо объяснила замначальница.
Стараясь говорить спокойно и вежливо, Кабул объяснил:
– Посудите сами. Я ведь не просился к вам. Почему я должен выполнять ваши правила?
Она сказала прежним тоном:
– Потому что сейчас ты здесь. У нас свой режим. Ты обязан ему подчиняться.
– Почему?
– Потому что совершил злостное хулиганство и…
– Я не совершал!
– Выходит, и твои одноклассники, и милиция, и судья врут?
Он даже удивился:
– Конечно, врут! Разве не ясно?
– Мне ясно, что ты тертый калач. Вынь руки из карманов.
– Нет.
Он уже ничуть не был домашним мальчиком Владиком Переметовым. Был теперь Кабулом, и только Кабулом – с прежними интернатскими ухватками, которые вспомнились через два года. Но не только! Еще он был мальчиком, у которого, несмотря ни на что, есть мама. Замначальница этого не знала. Да если бы и узнала, не смогла бы понять.
Она пообещала все тем же благожелательным тоном:
– Владик Переметов. Боюсь, что свое пребывание у нас тебе придется начать со штрафного изолятора.
– Давайте, – кивнул он. – А кончить можно крематорием. Он у вас тоже есть?
– Я смотрю, ты ничего не боишься…
– Уж смерти-то никак не боюсь, – сказал Кабул. Потому что сейчас не боялся в самом деле. Впереди не было ничего. Была только мама, но Кабул знал, что она не покинет его и там.
Замначша глянула с интересом.
– Ты не знаешь еще, что бывают вещи хуже смерти.
– Вы и это умеете? – с пустотой в груди спросил Кабул. – Как в книжке «Остров сокровищ», да? «Через полчаса, кто останутся в живых, позавидуют мертвым…»
– Ты и в самом деле «сокровище»… Ну, ладно… – Она взяла трубку одного из телефонов: – Кто у нас там дежурный?.. Денис? Пригласи ко мне Дмитрия Дмитриевича!
Потом они ждали минуты две. Кабул смотрел на улицу сквозь зарешеченное окно. Кулаки из карманов так и не вынул.
Появился Дмитрий Дмитриевич. Худой, темноволосый, симпатичный, с полоской черных усиков.
– Слушаю, Анна Леонтьевна…
– Дима… Дмитрий Дмитриевич. Вот новичок. Из тех, кто полагают себя узниками совести…
– Показать, как он не прав?
– Нет, пока не надо. Скоро явится его мамаша, привезет вещи. Мало ли что… Пока просто оформите его, определите в третий отряд…
– Слушаюсь, Анна Леонтьевна… Идем, узник совести, будем вписывать тебя в обстановку…
Спорить было глупо. Кабул обошел красавчика Диму (так он назвал его про себя) и вышел в коридор.
– Надо говорить «до свиданья», – напомнила ему вслед Анна Леонтьевна.
– Обойдетесь, – сказал он через плечо.
Красавчик Дима дал ему оплеуху – не сильную, но звонкую. Кабул не удивился, он ждал чего-то такого. Отлетел к стене. Выпрямился и сказал в темные с поволокой глаза:
– Теперь я знаю, зачем буду жить.
– Зачем? – заинтересовался Дима.
– Затем, чтобы везде и всегда изничтожать таких, как вы…
– Не доживешь, – весело пообещал Красавчик. – Марш вперед… – Он рывком направил Кабула вдоль коридора и скоро впихнул в комнатку, где пахло одеколоном. И стояло кресло – вроде зубоврачебного. А у стеклянного столика возился со звякающими инструментами грузный дядя в белом халате – лысый и улыбчивый. Обрадовался: