Тополята
Шрифт:
– Что-нибудь придумаем, – пообещал Пантелей.
Сосед Кабула по спальне, веснушчатый Арсений, был добрый, но немногословный. Все же он как-то вечером, перед сном, коротко рассказал о себе. Три месяца назад Арсений слинял из дома в Сухоложске, потому что отец за каждую двойку и тройку нещадно лупил его резиновой скакалкой. Был у Арсения план махнуть к бабушке в Краснодар. Беглеца почти сразу поймали в поезде. Арсений чуть не помер от ужаса и заверещал, что домой не вернется – лучше под колеса. Арсения повели в какую-то контору, которая называется опека. Деловитые инспекторши быстро оформили его в приют. Там он прожил неделю, и папина скакалка по сравнению с приютскими порядками показалась не столь уж страшной. Арсений смотался домой. Тем более что там была еще и мама. Она хотя и прикладывалась каждый день к рюмке, но сына жалела… Но оказалось, что папу забрали за драку с соседом, а мама «в стельку». За Арсением вскоре примчались воспитательница и ментухай. Объяснили ему, что убегать бесполезно, потому что отца с матерью все равно скоро лишат родительских прав…
Арсений все равно убегал, надеясь добраться до Краснодара. Его снова ловили и последний раз сняли с поезда в Айзенверкенбауме. Посадили в детприемник и стали ждать, когда приедут за беглецом из Сухоложска. Арсений же терпеливо ждал случая, чтобы снова рвануть в путешествие до Краснодара. Ничего другого у него в жизни не оставалось. А про здешние порядки он говорил, что они лучше, чем в «том» приюте…
Когда улеглись, Арсений привычно уткнулся носом в подушку и тихонько зашептал. Кабул раньше не прислушивался к его шепоту, а сейчас разобрал: «Господи… Краснодар…» Арсений молился об удачном побеге.
Кабул натянул простыню на глаза.
«Мама, ты умеешь молиться Богу?»
«Конечно, сынок. Все мамы умеют – за своих детей…»
«Помолись за меня!»
«Я каждый день молюсь, мой хороший… Но попробуй и ты. Сам…»
«Я не умею!»
«А ты своими словами…»
Кабул представил Конфигурации пространств. Постарался придать им стройность, как у высокого храма. Подождал, когда среди пирамид и плоскостей зажжется тонкий луч.
«Господи, помоги мне. Я, наверно, во многом виноват, но я не разбивал витрину. Ты же знаешь, Господи! Я хочу домой…»
Планета Земляника проплыла в отдалении, свободно проникая сквозь геометрические миры. В них звучала еле слышная музыка… И проскакал сквозь эту музыку красный, расписанный пестрыми цветами конь с белой гривой. И впервые по сознанию Кабула скользнуло имя этого коня: «Свир»…
Мобильник
Кабул искал любой случай, чтобы встретиться с Пантелеем. Хотя бы на несколько минут. Эти встречи были как глоток лекарства от безнадежности…
На третий день знакомства, после дурацкой самоподготовки (ее не отменили, хотя пришло уже время каникул), Пантелей сделал Кабулу радостный подарок. Отвел в уголок за раздевалкой и протянул мобильник.
– Вот. Раздобыл на полчаса. Позвони своей маме Эме… Поскорее, пока никого нет вблизи. И негромко, а то везде уши…
Кабул, обмирая, начал давить кнопки… Он уже не помнил, как мама Эма боялась заступиться за него, будто ускользала в сторонку. Она теперь снова была прежняя – его мама Эма. Та, которая ждала его дома…
Долго не было ответа, лишь длинная дурацкая музыка вызова. Но вот…
– Слушаю. Это кто? Вам кого?
– Мама Эма, это я!
– Кто «я»?
Что за нелепый вопрос! Кто еще говорил ей «мама Эма»?
– Ну, я! Я! Владик…
– Боже мой! Ты откуда?
Опять идиотский вопрос. От растерянности, что ли?
– Ну, ясно, откуда! Оттуда… куда меня засунули… Ты почему не приходишь? Ты же обещала…
– Но… Владик. Владичек… Я же не могу пока… Мы же в Одессе. Со Львом Геннадьевичем… Ты же знаешь, что у нас путевки… Послезавтра отплытие…
Это что? Это… не послышалось?
Все, что угодно, он мог предположить, но такое… Сына (пусть приемного, но все равно сына!) подлым обманом запихнули в тюрьму, а она… на белом теплоходе, вокруг Европы…
Кабул потерянно сказал:
– А я?..
– Но, Владичек… У нас же не было выхода. И это же недолго, всего три недели… Мы вернемся, и ты… вернешься тоже. Увидимся и обо всем поговорим… Мне рассказали, что там у вас не так уж плохо, вроде обычного интерната. Немножко потерпи, а потом… – И загудел тоскливый сигнал. А потом голос механической девицы сообщил:
– Телефон абонента отключен или находится вне зоны связи… – Затем что-то по-английски…
Пантелей мягко взял мобильник из пальцев Кабула.
– Ну, что там?
– Она… они… в Одессе…
– Стоп, давай без слез. По порядку.
А как без слез? Они все равно выдавились из глаз, из души… Однако же Кабул сумел зажать их и все изложил именно «по порядку».
Он впервые увидел, как Пантелей растерялся.
– Слушай, я даже не знаю, что сказать…
– А чего говорить. Это предательство…
– Похоже на то… И самое поганое, что тебя не выпустят отсюда ни при каком раскладе, пока в городе нет родителей. Даже если вдруг кто-то захочет помочь… Но ты держись.
«Мама, что мне делать?»
«Пантелей правильно советует: держись…»
«Но как держаться-то?! Я больше не могу!»
Мама неожиданно сказала:
«Хотя бы до завтра…»
Завтра пришлось выдержать еще один бой.
Красавчик Дима после обеда вывел Кабула из столовой за шиворот в коридор, прижал к простенку и сквозь зубы сказал:
– Ты, инфузория, говори сразу: где взял мобильник.
– Какой мобильник?
Красавчик дал ему оплеуху – не сильную, для порядка.
– Выкаблучиваться будешь, сволочь? – Конечно, он сказал не «выкаблучиваться», а похлеще. – Здесь же все прослушивается, кретин…
«Разве Пантелей не знал, что мобильники тоже прослушиваются? Наверно, не знал, хотел помочь…»
Кабул понял, что наступило последнее в его жизни испытание. И теперь единственная его задача – не выдать Пантелея. Пусть мучают как угодно, пусть убьют, он задохнется от боли, но не расцепит зубов. Потому что надо оставаться человеком до последней минуты. Потому что Пантелей был единственным его другом, а предать друга – это как бы зачеркнуть в жизни самого себя. Он не думал такое словами, он просто это понимал.