Тополята
Шрифт:
– Молодец. А то мальчишки все больше липнут к автоматам и пулеметам…
Пластмассовые красные луки были тонкие, как удочки, только с обмотанными кожей рукоятками посередине. Не очень сильные, специально для подростков. Но все же консервные жестянки стрелы пробивали насквозь. Даша все время напоминала о правилах безопасности. Однако тренироваться разрешала в любое время.
– Только не цельтесь и не стреляйте никуда, кроме мишеней. А то сами знаете, что будет…
Когда Кабул ухватывал пальцами тетиву и смотрел сквозь колечко прицела
– У тебя особое чутье.
Наверно, и правда было чутье. Вроде того, которое позволяло не запутаться в Конфигурациях пространств.
Один раз Даша уговорила Кабула повторить опыт Одиссея: проткнуть стрелой двенадцать колец. Эти разноцветные пластмассовые колечки – размером со сложенный из пальцев калачик – были подвешены друг за дружкой на горизонтальном шесте, торчащем из развилки клена. Кабул не хотел стрелять, знал, что попытка не удастся. Но девчонки и отиравшийся рядом Вовчик прыгали и голосили: «Владик, давай, Владик, ты сможешь!»
Владик не смог. Стрела прошла только через пять колец, остальные беспорядочно закачались на шнурках. Но все кругом радостно закричали «ура». Потому что и такие выстрелы до сих пор не удавались никому.
– Потренируешься и добьешься своего, – пообещала Даша.
Оказавшийся рядом Нефед тоже одобрил умелого лучника.
– Ловко получается… А говорил, что не хочешь стрелять!
– Это же не в людей, это спорт…
– Это оружие. Лук – давний друг славянских воинов.
Примерно тогда же и случился спор о славянских и монгольских луках, которым Нефед, кажется, остался недоволен.
Чуть позже Вовчик посоветовал:
– Ты, когда с Нефедом говоришь, в бутылку не лезь. Он беседует ласково, а все берет на заметочку. Потом найдет причину, и «пойдем-ка, дружок, в красный уголок…».
– Куда?
Вовчик хихикнул:
– Туда, где краснеют, когда ложатся на лавочку… Особенно те, кто первый раз…
– Неужели здесь по правде бывает такое?! Я думал – треп…
Вовчик хихикнул снова:
– Ты еще не видел, где это? Идем, покажу…
И повел Кабула к дальнему строению в ряду бревенчатых теремков. Там, в маленьких сенях, было светло от бьющего в зарешеченное окошко солнца. Вовчик покрутил головой на длинной шее.
– Вроде бы никого нет, тихо… Вот, смотри…
Солнце падало на приземистую дверь. К ней был пришпилен квадрат серой бумаги с крупными старинными буквами (кажется, называется «славянская вязь»):
СЕ КУТ,
ГДЕ СЕКУТ
А ниже – рисунок: увеличенная картинка из учебника истории. На скамье лежит мальчишка со спущенными штанами, а его охаживает хворостиной монах в острой шапочке. У бедняги в крике разинут круглый рот.
Кабул спиной вперед быстро вышел из теремка. Словно ему пригрозили, что уложат на лавку после мальчишки. Вовчик выкатился следом. Кабул сдавленно сказал:
– А долбят каждый день, что православие – добрая вера…
– А разве нет? – удивился Вовчик.
– А разве да?.. Какая-то испанская инквизиция.
Вовчик назидательно возразил:
– Инквизиция сжигала и мучила. А здесь учат уму-разуму. Чего такого?
– И никто не спорит?
– А как спорить? Родители заранее дают согласие. Будешь упрямиться – дома добавят. В Библии написано, что это полезно…
– А в законах написано, что никого нельзя унижать! – вскипел Кабул.
Вовчик спросил опасливо:
– Ты, что ли, обиделся?.. В прошлом году тут был один, очкастый такой, из художественного лицея, тоже заспорил. О правах человека. С Нефедом. А тот объяснил: «Вы еще не человеки, и прав у вас никаких нет. Их надо зарабатывать, пока растете… А пацаны ваших лет, – говорит, – они вроде пустых сундуков. Что в них вложат, такими они и станут и тогда надо смотреть: давать права или нет. А до той поры надо учить и учить…»
– По голой ж…, – добавил Кабул.
– Ну, не по голове же… А мягкое место для того и сделано природой. Чего такого?
– Ты, видать, уже получал здесь… по законам природы, – заметил Кабул. Без насмешки, даже с жалостью. Вовчик не стал отпираться:
– Ага… В том году нас троих сестра Аксинья застукала, когда мы за девчонками в душе подглядывали. И повела к отцу Ефрему. А тот говорит: «Ты их поймала на этом непотребстве, ты и поучи… Я, – говорит, – лишь малолеток учу, авосечкой, а здесь нужен прут…»
Кабул не сдержал сумрачного любопытства:
– И поучила?
– Ой-я-а… при тех же девчонках. Мы верещим, а они хихикают…
Кабул не сдержал брезгливости:
– Ты будто с радостью вспоминаешь…
– Не с радостью, а… как приключение. Во всяком приключении душа замирает, и тогда тоже…
– Иди, напросись опять…
Вовчик, видимо, не замечал досады Кабула. Наверно, по доброте душевной.
– Не-а, больше неохота. А мелкие иногда напрашиваются. От авоськи-то не сильная боль. Никитка говорит: «Боязно, зато интересно». Стучат друг на дружку, а потом вереницей бредут к отцу Ефрему. Тот и рад…
– А старшие не стучат?
– Ну, бывает… Это ведь вроде игры. Узнают про чужой грех и бегут с донесением.
– А отец Ефрем ничего вам про Иуду не говорил?
Вовчик искренне удивился:
– При чем тут Иуда? Он Христа предал, чтобы обречь его на мучения. И ради денег. А здесь, если кто про другого говорит, это же ради пользы. Чтобы очистить его от греха…
– Ну да, ну да, – сказал Кабул и стал смотреть на острые верхушки елей. И считать, сколько ему осталось жить в «Прямой дороге». Получалось, что около двух недель…