Тополята
Шрифт:
Глаза были как ягоды-смородины. Блестящие и живые. Кабул сел на корточки. Взял игрушку в ладони. Она была легонькая… Откуда она здесь? Вылетела из окна мчащейся машины? Или обронил ее турист, носивший лошадку с собой, как талисман? Или потерял какой-то малыш, гулявший с мамой-папой за городом?
Или… маленький красный конь сам ускакал в густые травы – искать свою долю? Потому что не был он просто игрушкой. Кабул это почувствовал сразу. Планета Земляника словно зависла над его головой. От коня по ладоням, по рукам, по всему телу разбежались теплые пушистые шарики. И Кабул понял, что он теперь не одинок.
Он сел в дикой траве, не опасаясь уже колючек и шипов. На миг прижал глазастую головку к щеке. Потом начал гладить лошадку по гриве, по спине. И шепотом сказал:
– Свир…
Это имя было как кусочек, отколовшийся от звонкого слова «свирель». А потом вдруг показалось, что оно отпечатано темно-лиловыми буквами на повисшей в пространстве розовой полосе. Это было непонятно, да Кабул и не хотел понимать. «Свир» – вот и все…
Твердая грива Свира была белой, волнистой, с черными зубцами. Бока и спину украшали цветы вроде подсолнухов, ромашек и васильков. Сказочная лошадка… Передние ноги были как бы склеены между собой. Задние тоже. Если бы Свир захотел поскакать, то смог бы двигаться только галопом. Но он пока, видимо, не думал убегать. По-свойски устроился на мальчишкиных коленях. Его голова была нагнута, и нижняя губа касалась груди. Широкий белый хвост был расписан похожим на перья узором.
Смотрел Свир как знакомый. По-дружески…
Кабул снова погладил твердую гриву, поднялся, прижал Свира к груди и вышел к асфальту. Машины проскакивали часто. Кабул наугад поднял руку. Мало было надежды, что кто-то захочет взять незнакомого мальчишку, но попробовать все же стоило…
И почти сразу тормознули синие «Жигули» допотопной модели. Мужчина со щетинистым лицом и в профессорских очках спросил из-за опущенного стекла:
– Далеко топаешь, пилигрим?
– До станции, на электричку…
– Из лагеря, что ли?
– Ага, – храбро сказал Кабул.
– Удрал?
– Ну, с какой стати! Родители позвонили, попросили приехать, попрощаться. Они уезжают в отпуск.
– И тебя отпустили одного?
– Первый раз, что ли, – небрежно сказал Кабул. – Не верите? Можно позвонить, отец подтвердит. – Он достал мобильник.
– Ладно, садись, – усмехнулся хозяин «Жигулей». – На заднее сиденье. Двенадцати лет еще нет небось?
– Есть уже, – возразил Кабул, но послушно устроился позади водителя. Тот глянул из длинного зеркальца.
– А что это за конь у тебя?
– Нашел в траве. Не выбрасывать же… Будет амулет.
– Скорее уж талисман. Амулеты носят на шее…
– Ну, может быть… – И подумал: «Не амулет и не талисман, а друг».
Поехали.
Рядом с Кабулом лежал жесткий мешок. Наверно, с овощами – от него пахло укропом. Кабул боком привалился к мешку, приподнял на колене край штанины, стал тереть помусоленным пальцем ссадину – она взялась неизвестно откуда и ныла. Потом он, кажется, задремал. И услышал:
– Может быть, тебя прямо в город отвезти? Зачем тебе мыкаться на электричке?
– Я был бы вам крайне благодарен, – отозвался Кабул и усмехнулся: так по-книжному это получилось.
В городе оказались через полчаса. «Очкасто-щетинистый» водитель высадил пассажира у Восточного рынка, сказал: «Будь здоров, кавалерист» и укатил.
От рынка путь к дому был не длинный, Кабул добрался пешком.
Да, ключа у него не было, но Кабул понимал, что мама Эма не могла уехать, не оставив ключ соседям. Потому как мало ли что? Вдруг в квартире кран прорвет или замкнутся провода!.. И он позвонил в квартиру напротив. Повезло, жильцы оказались дома. Открыла хозяйка.
Эта соседка была никакая. В меру пожилая, в меру вежливая, в меру симпатичная. Кабул с ней почти никогда не разговаривал, только здоровался.
– Здрасте, Елена Семеновна, я из лагеря. На минутку. Надо взять запасную одежду. И еще бинокль для военной игры. Мама Эма говорила, что ключи у вас…
– Да, но… разве ты еще живешь здесь?
– А где мне еще жить?
– Я думала, в интернате… Раз Эмилия Борисовна сказала, что оформляет отказ от усыновления, то…
«Вот оно как… – подумал Кабул. – Ну, что же…» По правде говоря, чего-то такого он опасливо ждал. И не очень удивился. Просто начало толкаться в голове: вот оно как… вот оно как… А снаружи он остался спокойным.
– Елена Семеновна, такой отказ дело долгое, я же отсюда еще не выписан. У меня здесь имущество осталось: одежда, книги. И бинокль – он мой. Мне его Андрей Кириллович подарил… Да вы не бойтесь, я не возьму ничего лишнего, можете посмотреть. Заберу, что надо, и сразу уйду… – А в груди стонала нарастающая горькая пустота, и Кабул покрепче прижал к ребрам Свира.
Соседка поколебалась и решила:
– Ну, пойдем…
Она смотрела, как он собирает вещи. Кабул нашел в шкафу старый школьный рюкзачок, бросил в него несколько маек и трусов, пару носков, полотенце. Туда же сунул зубную щетку, тюбик с пастой, мыльницу. («А это тебе зачем? Разве в лагере нет?» – «Потерял…») Он затолкал в рюкзачок тонкую, свернутую валиком плащ-палатку, сверху посадил Свира. Взял с подоконника тяжелый бинокль с ремешком. Окинул взглядом знакомые стены…
Из-под книжки «Одиссея капитана Блада» на стеллаже Кабул незаметно вынул свою давнюю «заначку» – тысячерублевую бумажку…
Он вернул соседке ключи, забросил рюкзачок за плечо и покинул квартиру, которая два года была его домом. Ясно стало, что уходит навсегда.
Потом он пришел во двор того дома, где жили Андрюшка Гаврин и Алик Семенов. И повезло! Андрюшка вместе с детсадовской малышней вертелся среди чахлых кустиков на маленькой карусели.
– Андрей!
Тот заулыбался, подбежал.
– Значит, тебя отпустили?!
– Конечно. Спасибо тебе… и Нине… – Он с трудом вспомнил, как зовут Андрюшкину сестру; всегда была просто Гаврина. – Передай ей…
– Ладно. Только она сейчас в деревне у бабушки.
– Ну, приедет же…
– Ага… А ты… тоже собрался куда-то, да?
– К знакомым, до осени. Может, сюда и не вернусь…
– Почему?
– Такие обстоятельства… Андрей, вот. Это тебе. – Он сбросил рюкзачок, вынул бинокль. Андрюшка захлопал глазами – вещь была знакомая. И… понятно, что дорогая. Можно ли брать?