Тополята
Шрифт:
Четвертая часть
Тополята бетонного города
Сражение
Всемогущий и всезнающий Виталя быстренько разузнал все про омбудсмена Спарина: и номер его телефона (который Кабул не помнил), и когда Игорь Игнатьевич вернется из Штатов. Оказалось, что он задерживается. Впрочем, это было не столь уж важно. Потому что у Витали быстро созрел свой план. Оказалось, что Институт нетрадиционной физики и топологии, у которого открывался в этих краях большой филиал, собирается устроить здесь школу-интернат для ребят со склонностями к этим наукам. Владику Переметову (или Иванову?) там наверняка найдется место.
– Но у меня же никаких склонностей…
– Да? – с ехидцей сказал Виталя. – А кто здесь распространялся о Конфигурациях пространств? Это и есть нетрадиционная топология. Не исключено, что за ней будущее нашей цивилизации…
– Если рассуждать философски, – вставил Жох и ловко увернулся от кулака Эвки Полянской.
Кабул действительно рассказывал Витале и ребятам про Конфигурации. И вообще про все. Про свои невеселые приключения, про планету Землянику, про маленького коня Свира… И было сперва удивительно, а потом уже привычно, как хорошо слушают его самые разные ребята – от Жоха, который почему-то считался у взрослых отпетым субъектом, до маленького Егорки Лесова – бесстрашной личности с неулыбчивыми глазами…
Здесь, в компании Виталиного Кокпита, у Кабула словно распахивалась душа. Потому что он понимал: никто не засмеется, никто не предаст. Он раньше и не знал, что есть на свете такие ребята…
И все же про маму он им не сказал. Вернее, сказал только Теньке.
Однажды вечером они сидели на оконечности Косы, у развалин водной станции. Оранжевый от солнца хребет Сити отражался в синей воде. Засигналил Тенькин телефон.
– Мама, наверно, домой зовет? – понимающе сказал Кабул.
– Ага… – бормотнул Тенька.
Ему каждый раз было неловко, что у него есть мама, а Кабул – полный сирота. Но Кабул вдруг откинулся спиной к бетонной стенке, натянул на колени разлохмаченные края бриджей и, глядя перед собой, проговорил:
– Тень… а у меня тоже есть мама…
– Где? – осторожно спросил Тенька.
– Не знаю… Но точно есть… – И он рассказал.
Теньке это можно было рассказать. Он был не просто один из друзей, а человек, «знающий о Свире». Это оказалось их общей тайной. Тенька однажды поведал Кабулу свои сны о красной игрушечной лошадке, и оба пришли к согласию, что эта лошадка – Свир.
– Только все так запутано, – подосадовал Тенька. – Непонятно, где он теперь? Или остался в рюкзаке, или был рядом с Зубом, когда мы повстречались…
– Наверно, рядом с Зубом. Похоже, что старался увести меня подальше от опасности… Но непонятно, почему не дался мне в руки. Обиделся на что-то?
– Наверно, он еще вернется…
– Хорошо бы… А то без него иногда такая грусть…
Но это была в те дни единственная грусть Владика Переметова. Он верил, что дальше у него не будет несчастий. А пока он жил у Витали, там «приглядывала за ребенком» Алена. Видимо, от хорошей жизни, Владькины волосы начали быстро отрастать и превратились из арестантской стрижки в симпатичную золотистую щетку.
Вернулся Спарин, пообещал уберечь Кабула от неприятностей, когда его начнут разыскивать приемные родители и «всякие опекунские деятели». Но пока никто не разыскивал. Похоже, что «слегка потрепыхались для порядка» (по словам Витали) и забыли. Потому что мало ли таких мальчишек в Империи…
Впрочем, про Империю Кабул никогда не думал – как и она про него. Но был случай, когда в одну из хороших минут он сказал:
– Тень, а я знаю теперь, где моя родина…
– Где?
– В этих дворах…
Здесь, в этом кусочке зеленого мира, жили «други», за которых можно было положить «душу своя».
Потому-то он, Владька Переметов, там, на Косе, упал сверху на Теньку Ресницына, пытаясь защитить его своим телом от шнурованного ментухайского башмака.
Но это было потом…
Тенька, Шурик Черепанов, Кабул, Данька Сверчок и Эвка Полянская купались на оконечности Косы. И был с ними Дед-Сергей, только он не купался, а сидел под солнышком у фундамента водной станции. Щурился с усмешкой, поглядывая на «брызги-визги». Наконец купальщики выбрались на травку, попрыгали, вытряхивая воду из ушей, обсыхая и натягивая одежду. И вдруг ударил звон!
Тревожно гудел сигнальный рельс. Потом отозвались другие рельсы и колокола.
Оказалось, что у въезда на Косу остановился пыльный фургон с надписью «Зелентрест». От него шли вразвалку несколько мужичков с бензопилами на плечах, с приставной лестницей и веревками.
Далеко не прошли. На пути встала шеренга. Беззаботные такие ребята, улыбчивые и… решительные. И откуда взялись? Вроде бы за минуту до того студентов на Косе было всего человек пять…
– Вы куда, работнички топора? – сказал паренек с рыжей курчавой шевелюрой и в такой же рыжей футболке. Артур.
– Вы ошиблись адресом, – поддержал его худой очкастый юноша (в школе был, наверно, «ботаником»). – Фронт работ у вас не здесь, а в саду у мэра…
– Ты нам нашу работу не указывай, глиста очкастая, – добродушно отозвался небритый дядька в брезентовой куртке с той же надписью, что на фургоне (похоже, что бригадир). – У нас производственный наряд: спилить, разделать, сложить в штабеля…
– В другом месте, пожалуйста, – улыбчиво попросил рыжий.
– Ну-ка, посторонитесь, школяры, – с ноткой угрозы попросил бригадир.
«Школяры» не посторонились. Они сплели руки на уровне плеч. Бригадир оглянулся на фургон.
– Эй, защитнички! Здесь проблема! Как и ожидали!..
Два дюжих попзоповца в сизо-пятнистых робах прыгнули из машины и не спеша двинулись к шеренге. Тихо позвякивали наручники, пристегнутые к поясам. Качались подвешенные к запястьям дубинки.
За первой шеренгой студентов появилась вторая. Это повыскакивали парни из трех подлетевших к берегу моторок. Тоже сплели руки.
Мальчишки и Эвка оказались между двумя шеренгами. Сунули головы сквозь строй первого ряда. Здесь же оказался и Дед-Сергей. Он вежливо раздвинул двух студентов и встал впереди. Вскинул острый подбородок.