Тополята
Шрифт:
Кабула и Лиску навещали каждый день. А иногда и дважды в день. Вахтеры у главного входа смотрели подозрительно и угрюмо, поэтому Тенька и Шурик обычно пользовались прежним путем – прямо к окну. Просека была теперь утоптанной и неопасной.
Все чаще увязывался за Тенькой и Шуриком Егорка Лесов. Хотя что значит «увязывался»? Просто шел с ними вместе. Молчаливый и серьезный.
Кабул улыбался им навстречу. Бодро так улыбался, но был все еще слаб. Эсфирь Львовна сказала, что «мальчику пока следует быть под наблюдением». Лиска это, видимо, понимала. Обычно она лежала на Кабуле поперек груди и вроде бы дремала, но чутко шевелила ушами. Теньке иногда казалось, что Лиска щуплым своим тельцем, как губкой, вытягивает из Владьки все его хвори (наверно, человеческие болезни для кошек неопасны).
Кабулу приносили яблоки и виноград. Кабул говорил:
– Куда мне столько! Давайте есть вместе…
И ели вместе.
Никто им не мешал беседовать, соседняя койка была пуста. Иногда вспоминали «бой» на Косе. Радовались, что все тополя уцелели. Только Егорка сокрушался:
– Жалко, что меня там не было…
– Чего жалеть-то? – сказал благоразумный Шурик. – Был бы еще один пациент…
– Ну и что!.. Там же было как восстание… А еще Жох жалеет, что он тоже там не оказался. Родители отправили его к деду на озеро Алтын-Куль. Для перевоспитания. Там у деда рыбачья артель…
– А зачем его перевоспитывать? – удивился Кабул.
Шурик объяснил:
– Так уж повелось, что Жох считается хулиганом. В первом классе он привязал к хвосту Изи-Кузинова кота консервную банку. Кот был такой стервец… Ну и пошло: трудный ребенок, бесконтрольная личность…
– Он долго не проживет на озере, – заметил Тенька. – Эвка по нему сохнет и звонит каждый день… – При этом он слегка опечалился, потому что Эвка по-прежнему жила в его сердце.
– А Изольда перевоспиталась, – вспомнил Егорка. – Она вместе с другими жильцами подписала письмо в газету, против полицейского беззакония. Мама говорила…
Лиска не все время жила на кровати у Кабула. Иногда она заглядывала домой. Лиске нравилась жареная рыба, которую искусно готовил Тенькин папа. Поэтому она появлялась в обеденное время.
Но однажды Лиска пришла рано утром. Прыгнула к спящему Теньке и заскребла его по бинту на торчащей ноге…
– Брысь, чудовище… Ой, Лиска, что случилось?
Она смотрела требовательно. Потом соскочила на пол, оглянулась. Ясно, что звала за собой. Тенька прыгнул в шорты и босиком побежал за Лиской. Мама едва успела крикнуть вслед: «Куда в такую рань!..»
Лиска ровной рысцой пересекла Макарьевский двор и привела Теньку в тенистый промежуток между забором и сосновой поленницей.
Там лежал в траве Сима.
Он обрадовался гостям, особенно Лиске. Начал вылизывать ее.
– Сима, привет, – машинально сказал Тенька. Но смотрел не на пса. Он смотрел на игрушечную красную лошадку – та лежала в двух шагах от Симы, среди мятых лопухов.
– Сима! Ты где его взял?
«Его» – значит, Свира. В том, что это Свир, не было сомнения…
Когда Кабул и Тенька вспоминали Свира, Тенька утверждал, что Свир спасся от похитителей рюкзака и вернулся в Зуб, а там стал стучать копытцами и звать Кабула за собой – потому что чуял: небоскреб долго не устоит. Что-то похожее вертелось и в голове у Кабула.
– Только я почему-то его не разглядел, не догнал… А может, он обиделся на меня?
– За что ему обижаться?!
– Тогда, наверно, сместились Конфигурации. И развели нас…
– Ты не горюй. Может, они еще сместятся обратно…
И вот сместились обратно…
– Сима, где ты его нашел?
Сима, конечно, ответить не умел. Возможно, отыскал он Свира среди мусора на берегу, а может быть, и внутри необъятного Зуба, куда привел его удивительный собачий нюх – чтобы выручить заплутавшую там лошадку… Сима, конечно же, понимал, как важна эта находка для мальчишек, вот и послал к Теньке Лиску. А теперь лизал подружку и помахивал хвостом. Свир его больше не интересовал.
– Сима, я его возьму, да?
Сима помахал хвостом сильнее.
На полпути к госпиталю Тенька спохватился: надо было позвать с собой Шурика. Но возвращаться не хотелось. «Все равно он еще, наверно, спит…»
Кабул тоже спал. Тенька увидел это сквозь приоткрытое окно. Владька лежал на спине и держал на груди ладони, словно под ними привычно дремала Лиска.
Тенька бесшумно проник в палату. Сел на край койки. Приподнял Владькину ладонь, положил под нее Свира (у того, как у живого, блестел черный глаз).
Кабул улыбнулся во сне. Потом шевельнул веками. Приподнял их. Распахнул. Дернулся и обхватил Свира двумя руками. И лишь тогда глянул на Теньку.
– Тень… он откуда?
– Сима нашел. Я его спрашиваю: где нашел, а он только машет хвостом…
Кабул прижал мордашку Свира к губам.
– А может, он снится?
– Нет, – увесисто сказал Тенька. И как бы в подтверждение, что все это наяву, за дверью раздались крепкие шаги. С утренним обходом двигалась Эсфирь Львовна.
– Владька, я побежал!
– Подожди! Она тебя знает, не прогонит.
– Но я же босиком и с голым пузом…
Это была отговорка. Голопузый вид Теньки вполне объяснялся небывалой жарой, которая в эти дни свалилась на Айзенверкенбаум. Но Теньке не хотелось лишних расспросов про находку. Ему казалось, что Кабул будет стесняться. И он удрал в окно…
Вечером он, вместе с Шуриком и Егоркой, навестил Кабула снова. Тенька звал с собой Лиску, но та осталась дрыхнуть дома на подоконнике: видимо, решила, что Кабулу теперь хватит красной лошадки.
Кабул по-турецки сидел на заправленной постели и заставлял Свира прыгать с колена на колено. Было в этой игре что-то детсадовское, но Кабул не смутился, когда увидел ребят. Заулыбался.
– Меня скоро пустят «в увольнение». Сразу прибегу в Кокпит…
– Дед-Сергей звонил из Заводоохтинска. Передает привет, – сказал Шурик. – Он вчера дописал свою книгу…
– А мама написала статью, – сказал Егорка. – Про то, что случилось на Косе. И как ребята воевали… Только Владика называть не стала, чтобы всякие опекунские тетки про него не узнали. А то начнут искать…