Топот шахматных лошадок (сборник)
Шрифт:
Белка и сама не знала за собой такого свойства. Уже много позже, осенью, Вашек сказал ей: «У тебя глазища, Элизабетта, будто катушка для ниток».
«Ничего себе сравненьице!» — возмутилась она.
«Та-а. Ты глядишь на человека сквозь свои очки, будто вытягиваешь из него всё и мотаешь на себя, как на нитку».
«Ну да! И за это меня считают конфликтной личностью и зовут «Элизобетономешалкой».
«Мешалку» ты придумала сама. А на самом деле ты «моталка».
Она замахнулась на Вашека, а вертевшийся рядом Сёга заметил:
«Тили-тили,
Тогда они решили надрать ему уши, но этот негодный тип ускакал вместе с Драчуном, Дашуткой и Славиком Ягницким зажигать осенние фейерверки.
…Нет, все равно Костя не стал так уж сильно откровенничать. После рассказа по спор о «ледоколе и лодке» он только хмыкнул: «Видишь, вечный конфликт отцов и детей, как в передаче «Семейные окна». Особенно, когда речь о смысле жизни…» И вдруг, сделав новый глоток, он глянул непонятно. То ли дурашливо, то ли всерьез:
— Слушай, Белка Языкова, а ты думала про смысл жизни?
— Да! — сразу сказала она (и чуть не получилось «та-а»).
— Правда? А часто?
— Не часто, — призналась Белка, ощутив, что в разговоре есть какой-то «второй слой». И что шутить не стоит. — Первый раз полгода назад, когда смотрела на Ниагару… Ты видел Ниагару?
— Не видел, — откликнулся Костя с уважением. — Я в Америке не был. В Скандинавии был, в Италии, Франции, в позапрошлом году ездил с… мамой… В Штатах мой старший брат учится, в экономическом колледже, а я за океаном не бывал ни разу… А что Ниагара? Впечатляет?
— Впечатляет… У меня в Канаде тетя живет, я к ней летала на Рождество. И там мы ездили посмотреть на водопад, к самой границе со Штатами. Ну и вот… Я глянула и сперва обалдела вся, до кончиков пальцев. Громада такая… необозримая. Просто целый водный космос! Рев несмолкаемый. Ветер брызги доносит, а они сыплются и замерзают, холод ведь был, зима. А я стою, ничего не помню, будто сама заледенелая. И долго так… А потом вдруг подумалось: «А зачем?»
— Что… зачем? Ниагара? — осторожно спросил Костя.
— Нет. Мы зачем? Люди… Вот этот водопадище… он такая силища, такая… своя жизнь… Понимаешь, он живет сам по себе, независимо от нас. И если бы люди исчезли, он все равно ревел бы так же, громадный. Мы ему совершенно не нужны…
— И горам, и океану… — тихо сказал Костик. — Так?
— Так… Значит, ты понимаешь?
— И всей планете мы ни к чему. Она летит себе и летит… — с непонятной угрюмостью подтвердил Костик. — Океаны плещут, ветры дуют, а мы… а люди как букашки на громадном звере. Зверь их не замечает, пока не начинают его щекотать и кусаться. А тогда он вздрагивает… Тряхнет шкурой — и многих будто и не было. Вот тебе и смысл…
— Это ты про цунами, что случилось перед Новым годом? Да?
Костя быстро глотнул мороженое и кивнул. И стал смотреть мимо Белки, далеко куда-то. А она, не зная, как разбить накатившую неловкость, проговорила:
— Теперь многие боятся, гадают: в какую заграницу поехать, чтобы там не тряхнуло?
Костя пожал плечами: это, мол, их проблемы…
Тогда, уже совсем не зная что сказать, Белка с ненастоящей бодростью заявила:
— А я, между прочим, думала, что ты нынче тоже где-нибудь в заморских краях…
— Как видишь, не в заморских… — рассеянно откликнулся Костя.
— Но собираешься куда-то, да? — («Вот пристала к человеку, идиотка!»).
— Что? — встряхнулся Костя. — Нет… Не знаю. Не с кем ехать. Отец весь в своих делах…
Белка открыла рот и сразу хлопнула губами. Но он успел заметить ее чуть не вылетевший вопрос: «А мама?»
И тогда он сказал про маму…
Он сказал это всего одной фразой: «Мама погибла зимой на Суматре, в том цунами». Но почему-то ему стало легче, будто выплакался.
А Белка сидела, как насквозь виноватая. Пробормотала:
— Я ведь не знала… Ты извини…
— За что? — усмехнулся Костя Рытвин. Не обидно, а даже ласково как-то. — Не грусти, Белка, все в норме…
В этих слова ей почудилась взрослая снисходительность. И непонятно было, о чем говорить дальше. Костя поставил вазу с мороженым на стол, нарочито зевнул. И тогда Белка — просто чтобы не молчать — показала подбородком на Костину ногу:
— Смотри, ты капнул.
На загорелой коже повыше колена белел похожий на крохотную ромашку след. Костя нагнул голову, тронул «ромашку» пальцем. Глянул из-под упавших волос.
— Это не мороженое, это еще давно. Капля кипятка…
Белка опять поежилась. И шепнула:
— Жуть какая. Больно было?
Костя ответил сразу:
— В первый миг и правда жуть. А потом будто отключка такая… Даже вот это было уже не так больно… — Он вывернул левую руку. От локтевого сгиба до запястья тянулся светлый ожоговый шрам…
Фаянсовый чайник
Его взяли в раздевалке школьного спортзала. Ловко так и без всяких там хитрых уловок. В дверь зала кто-то сказал: «Костя Рытвин, к тебе тут пришли, выгляни на минутку…» Он взглядом спросил позволения у преподавателя, шагнул за порог. Тут же к лицу прижали что-то влажное и пахучее… и всё исчезло.
Как такое могло случиться в элитной гимназии, набитой электронными датчиками и охраной? Скорее всего купили кого-то… Потом Костя узнал, что его вынесли в картонной коробке, вместе с другими коробками и прочим строительным мусором, оставшимся от ремонта…
Пришел в себя Костя с тяжелой головой и комом тошноты в желудке. Ему совали под нос вату, пропитанную резкой вонью. Костя дернулся. Оказалось, что он привязан к стулу. Икры и щиколотки были примотаны чем-то липким к ножкам, туловище — к спинке. Плечи и руки остались свободными. Он был такой, каким его выхватили с урока: в синих атласных трусиках, в белой маечке с черной витиеватой надписью: Гимназія №2. В этой школе любили старинные традиции…