Топот шахматных лошадок
Шрифт:
Ну и так далее. Мама не сумела ей возразить. У нее ведь не было тридцати двух детей. Были только трое: Андрюшка («горюшко ты мое несуразное») и две взрослые дочери. Муж погиб в аварии на заводе, когда сыну было два года. Старшая дочь успела выскочить замуж, развестись и вернулась к матери с годовалым Данилой. Жили в двухкомнатной квартирке. Можно сказать, не жили, а «вертелись». Мать «надрывала жилы» на двух работах, дома ее почти не видели. Помогала иногда старая соседка Лизавета Борисовна: с малышом посидеть, когда в яслях карантин, приготовить
Но Драчун соседку не любил. Он подозревал, что худая, всегда бормочущая под нос Лизавета — ведьма. Андрюшку она с младенчества пыталась держать в строгости, обещала наворожить всякие беды, если будет «неслухом». Да и не только в младенчестве. Однажды, когда он пришел из школы с очередным синяком, Лизавета скрипуче сказала:
— А вот так и будешь с им ходить, покуда не кончишь свои безобразия, окаянная душа. Не сойдет он, как ни три…
И правда, синяк не сходил. Неделю за неделей темнело под глазом тускло-лиловое пятно. (А «безобразий» своих Драчун, естественно, не прекращал.) К синяку привыкли и сам Драчун, и окружающие. Это был у него уже как знак отличия…
А потом в классе появился белоголовый Сережка Горватов. Драчуну новичок не понравился: тихий, вялый какой-то, как вареная макарона. Впрочем, кто Драчуну нравился? А Сережка этот, по крайней мере, ни к кому не лез, никого из себя не строил. Его не обижали, потому что слишком уж беззащитный. Однажды он что-то не сумел ответить на уроке и Аннушка сгоряча наорала на него, а он вдруг быстро сел (почти упал), голова стукнула о парту. Оказалось — без сознания. Ну, забегали, вызвали из пятого класса старшего брата, школьную медсестру, позвонили родителям. Унесли… Аннушка, когда малость очухалась, пробормотала (вроде бы про себя, но так, что слышали все): «Не хватало мне теперь еще припадочных…»
А Драчун вспомнил, как моталась голова Сережки Горватова, когда его несли к двери, и вдруг сильно, до шершавой боли в горле пожалел его. Ну, как скворчонка с перебитым крылом.
На следующий день Сережка появился в классе как ни в чем не бывало. Но Драчун-то чуял, что внутри у белоголового новичка боязнь и нерешительность. И на первой перемене он подошел и сказал:
— Ты никого не бойся. Кто станет приставать, скажи мне. Сразу как дам в глаз…
Сережка серьезно кивнул и продолжал смотреть Драчуну в лицо непонятными серо-голубыми глазами. И вдруг спросил:
— Хочешь, я его уберу?
— Кого? — удивился Драчун. — Чего?
— Синяк… Ну-ка нагнись.
Драчун ничего не понял и… нагнулся. Сережка из брючного кармана вытащил желтого шахматного конька. Мягко, но решительно приложил его подставкой к синяку. Фланелевая подкладка щекотнула кожу. Синяк всегда побаливал, но сейчас боль не откликнулась на это касание. Наоборот, она исчезла полностью, и Драчун ощутил: навсегда!
— Пятно сразу не сойдет, но завтра его уже не будет, — тихо пообещал Сережка.
И Драчун вдруг сказал слово, которого никому никогда не говорил
— Спасибо… — Нет, он даже не так сказал, а вот так: — Спасибо, Сережа…
А тот вдруг улыбнулся:
— Меня зовут Сега…
И они подружились. Не сразу и, может, не очень крепко, но все же стало их в классе двое…
Но в Институтские дворы привел Драчуна не Сега. Привела Дашутка.
В этом году, в середине апреля, Драчун сделал Дашутке из пенопласта кораблик. Они посадили туда пластмассового кролика и пустили в ручей. Кораблик поплыл, они — следом по берегу. Подхватить не успели, кораблик нырнул под мосток. За мостком были заросли прошлогоднего репейника, пришлось продираться. Когда продрались, оказалось, что вокруг незнакомые кирпичные дома, а канава пересекает мощеную площадку со скамейками из решетчатого чугуна.
— Ой, куда нас занесло! — удивилась Дашутка. — Я и не знала, что здесь есть проход. Драчун озирался.
Было очень тепло, от камней несло, как от печки. И, наверно, поэтому мальчик, который шел навстречу и нес пойманный в канаве кораблик, был одет по-летнему — в парусиновый костюмчик с якорями. Он тряхнул светлыми локонами и протянул беглеца:
— Вот. Чуть не улизнул под насыпь…
«Че лапаешь не свое! Ща как дам…» — хотел выпалить Драчун по привычке. Но Дашутка весело сказала:
— Юрчик, здравствуй! А это Андрюша. Вообще-то его иногда зовут Драчун, но это не по правде…
Юрчик не удивился, позвал сразу Дашутку и Драчуна: — Мы там натянули резину, пошли запускать самолеты! …Вечером Драчун упрекнул Дашутку:
— Ты же раньше бывала на тех дворах. А мне про них не говорила.
— Боялась, — шепотом призналась она.
— Чего?!
— Ну… что ты начнешь с теми ребятами драться. Не по злости, атак…
— Глупая. Ща как дам… Ой… Че драться-то, если не лезут…
Прозвище «Драчун» так и осталось за ним, хотя ни с кем на Институтских дворах не подрался он ни разу. Просто «шалопаистый» вид Андрюшки Рыбина этому прозвищу вполне соответствовал. И к тому же бывало, что во время игры, если заспорят, Драчун заявлял:
— Че заладили «не по правилам», «не по правилам»! Ща как дам в лоб, оба глаза выскочат из… — и порой добавляя даже, откуда именно.
Смеялись. Так же, как смеялись над «стр-рашными» ругательствами Славика Ягницкого. А Драчун подружился с Луизой и научил ребят делать из бумаги человечков, которые умели ходить по натянутой нитке. Скоро все стали его приятелями…
В конце мая Драчун, Дашутка, Юрчик и Чебурек бродили по окраинам Институтских дворов и выбрались на широкий луг. Он уже зацветал, трещали кузнечики, пересвистывались пичуги. Драчун постоял в траве, послушал, пооглядывался и вдруг заявил:
— Ага, ожили!.. Слышите?
Никто не понимал: чего там слышать? Лишь птичий посвист да стрекотанье… Но постояли, помолчали, и тогда сквозь луговые звуки издалека протолкалось ритмичное «бум-ква-ква».
— Это лиловые лягушата на Круглом болотце…