Торговец пушками
Шрифт:
Пока я раскидывал кубики льда по полу, она откупорила бутылку водки и в конце концов решила-таки рассказать о своем бойфренде, который – хотя я и сам мог бы догадаться – работает на товарной бирже в Сити, остается у Ронни не каждую ночь, а если даже остается, заявляется не раньше десяти. Если б мне давали по фунту каждый раз, когда женщина говорила мне такое, в моей копилке гремело бы уже три монеты – по меньшей мере. Последний раз бойфренд вернулся в семь («Раньше никогда такого не было») и огрел меня стулом.
Из тона Ронни, да и из слов
Мы удобно устроились на диване – кубики льда мелодично позвякивали в стаканах, – и я приступил к изложению чуть более полной версии событий, начиная с Амстердама и заканчивая Лайалл-стрит, но оставляя за кадром «Аспирантуру» с вертолетами. Однако даже в таком раскладе история получилась презанятной. В ней было полно отчаянно храбрых поступков, причем для полноты картины я добавил и того, чего не было, но очень даже могло быть, – просто чтоб не дать ее пылким восторгам угаснуть. Когда я закончил, она слегка наморщила лобик:
– Но папку-то ты так и не нашел? Вид у нее был явно разочарованный.
– Нет, не нашел. Но это вовсе не означает, что ее там нет. Если бы Сара действительно хотела спрятать папку в доме, понадобилась бы как минимум бригада сыскарей и целая неделя, чтобы обыскать дом как следует.
– Ну, в галерее я проверила, там точно ничего нет. Правда, она оставила кое-какие бумаги, но в основном все по работе. – Ронни прошла к столу и открыла свой портфель. – Зато я нашла ее дневник, если это хоть как-то поможет.
Я даже не знаю, шутила она или говорила вполне серьезно. Скорее всего, Ронни просто начиталась Агаты Кристи и искренне верила, что дневник жертвы – верное средство.
Но дневник Сары оказался исключением из правил. Это был простой ежедневник формата А4, в кожаном переплете, произведенный каким-то обществом по борьбе с кистозными фиброзами и мало что поведавший о своей хозяйке. Она очень серьезно относилась к работе, почти не ходила на бизнес-ланчи, не ставила кружочков вместо точек над буквой «i», но зато машинально рисовала мультяшных кошечек, разговаривая по телефону. Нельзя сказать, чтобы Сара активно планировала свою жизнь на ближайшие месяцы, а последняя запись вообще была весьма лаконичной: «ЧЭД OK 7.30». Просмотрев еще раз предыдущие недели, я обнаружил, что до этого с ЧЭД все было OK еще три раза: один раз в 7.30 и два – в 12.15.
– Есть какие-нибудь мысли, кто бы это мог быть? – спросил я у Ронни, показывая запись. – Чарли? Чез? Честер, Чарити, Чармиан?
На этом мой запас мужских и женских имен на «Ч» полностью иссяк. Ронни нахмурилась:
– А зачем было писать среднюю букву?
– Сам не пойму.
– То есть если имелся в виду, скажем, Чарли Дунс, то почему не написать просто «ЧД»?
Я опустил взгляд на страницу:
– Чарли Этерингтон-Дунс? Черт его знает. Тебе виднее.
– Что это значит?!
Ронни оказалась на удивление обидчивой.
– Прости, я лишь хотел сказать... ну, раз уж ты целые дни проводишь бок о бок с нелепыми типами вроде...
Я прикусил язык. По всему было видно, что Ронни мои шутки не нравятся.
– Да, и еще у меня нелепый голос, нелепая работа, и мой дружок работает в Сити.
Она вскочила и пошла плеснуть себе еще водки. Мне она добавки не предложила, так что у меня сложилось ощущение, будто я расплачиваюсь за чужие грехи.
– Послушай, я не хотел тебя обидеть. Честное слово, я не имел в виду ничего обидного.
– Я ничего не могу поделать со своим голосом, Томас. И со своей внешностью тоже!
Она наполнила рюмку и протянула мне.
– И не надо ничего делать! У тебя замечательный голос, а выглядишь ты еще лучше!
– Ох, перестань, пожалуйста.
– Буквально через минуту, – сказал я. – Слушай, а чего ты так завелась?
Глубоко вздохнув, Ронни села на место.
– Да потому что меня это бесит – вот почему. Половина моих знакомых вообще не воспринимает меня всерьез из-за моего голоса, а другая половина, наоборот, относится ко мне серьезно исключительно из-за моего голоса. И со временем это начинает раздражать.
– Ну, может, это прозвучит немного льстиво, но лично я отношусь к тебе очень серьезно.
– Правда?
– Святая правда! Чрезвычайно серьезно. – Я немного выждал. – И мне абсолютно неважно, что ты самая обычная выпендрежница.
Она смотрела на меня довольно долго, так что я даже начал подумывать, уж не ляпнул ли опять что-то не то и не полетит ли в меня что-нибудь увесистое. Но тут она неожиданно расхохоталась, и я почувствовал себя гораздо лучше. Надеюсь, она тоже.
Около шести часов зазвонил телефон, и по тому, как Ронни держала трубку, я понял, что звонит ее дружок – известить о времени своего визита. Она не отрывала взгляда от пола и то и дело «дакала» в трубку – то ли потому, что рядом был я, то ли из-за того, что их отношения уже перешли в такую стадию. Я подобрал куртку и отнес свой стакан на кухню. Вымыл и тщательно вытер – на тот случай, если она вдруг забудет сделать это сама, – и как раз ставил стакан в буфет, когда вошла Ронни:
– Ты еще позвонишь?
Она выглядела немного грустной. Наверное, я тоже.
– Конечно.
Я оставил ее шинковать луковицу, готовясь к возвращению своего товарного брокера, и сам закрыл за собой дверь квартиры. Судя по всему, уговор был такой: она готовит ему ужины, а он ей – завтраки. Учитывая, что Ронни относилась к разряду людей, для которых пара грейпфрутовых долек – уже верх кутежа, он явно не остался в накладе.
Честное слово. Такие уж мы, мужики.
Такси доставило меня в Вест-Энд по Кингз-роуд, и в половине седьмого я уже околачивался перед зданием Министерства обороны. Двое полицейских пристально наблюдали за моими хождениями взад-вперед, однако я предусмотрительно запасся картой и одноразовым фотоаппаратом и с предельно бестолковым видом снимал голубей – дабы как можно меньше напрягать полицейские мозги. Гораздо больше подозрений я вызвал у продавца в сувенирной лавке, потребовав карту, причем абсолютно неважно, какого города.