Торговец пушками
Шрифт:
Сообразив наконец, что на меня смотрят, я прикинулся, будто поперхнулся, и поспешил взять себя в руки. Бальфур – да или нет? Да, Бальфур – это имя, которым я пользовался, но вот только при ком? Я был Лэнгом для Соломона, Рикки – для Франциско, Дарреллом – для большинства американцев, а вот Бальфуром... точно! Бальфуром я был для гостиницы. А коли так – а у меня не оставалось ни малейшего сомнения, что так оно и есть, – то для полиции я тоже Бальфур.
Я кивнул.
– Следуйте за мной.
Он развернулся и зашагал по коридору. Наскоро прихватив куртку и ключ от номера,
На улице шел снег (готов допустить, что именно там снег обычно и идет, но хочу напомнить, что в тот момент я только-только начал трезветь), и большие белые перья порхали в воздухе, будто последствия небесной драки подушками, покрывая все вокруг, делая мир мягче и уютнее.
Мы шли минут десять – на каждый мой шаг приходилось семь его, – пока не оказались перед небольшим строением на самом краю деревни. Это было нечто деревянное, одноэтажное и очень древнее. На окнах – широкие ставни, а следы на снегу говорили о приличном количестве народу, наведавшегося сюда за последний час. Хотя это мог быть и один человек, который шнырял туда-сюда.
Прежде чем войти в дом, я испытал какое-то очень странное чувство. Думаю, чувство было бы не менее странным, будь я трезвее. Словно мне не следовало приходить сюда с пустыми руками; словно я должен был что-то принести – злато или, на худой конец, ладан. По поводу мирры я как-то не очень беспокоился, поскольку никогда не знал наверняка, что это такое.
Коротышка остановился у двери черного хода и, резко взглянув на меня через плечо, постучал. Мне почудилось, что прошла целая вечность, прежде чем звякнул засов, за ним – другой, и еще один, и еще. Наконец дверь распахнулась, и на пороге возникла седовласая дама. Секунду она пристально разглядывала Коротышку, еще три секунды – меня, а затем, удовлетворенно кивнув, посторонилась, пропуская нас внутрь.
Дёрк Ван дер Хоу сидел на единственном стуле посреди комнаты и протирал очки. Он был в тяжелом пальто с заправленным под горло шарфом, из-под пальто выглядывали ботинки, раскоряченные здоровенными ножищами. Ботинки были дорогие – черные «оксфорды» с кожаными шнурками. Я заметил это лишь потому, что он как будто и сам изучал их столь же внимательно.
– Томас Лэнг, господин министр, – сказал Соломон.
Он возник из тени и смотрел на меня, а не на Дёрка.
Дёрк не спешил заканчивать с полировкой очков. Наконец, по-прежнему глядя куда-то в пол, он очень аккуратно водрузил их на нос и лишь затем поднял голову и взглянул на меня. Не слишком дружелюбно. Он дышал ртом, словно ребенок, изо всех сил старающийся не почувствовать вкуса брокколи.
– Здравствуйте, – сказал я, протягивая руку.
Дёрк посмотрел на Соломона – так, словно никто не предупредил его, что, возможно, придется до меня еще и дотрагиваться, – а затем нехотя предложил мне нечто вялое и влажное
Некоторое время мы пристально смотрели друг на друга.
– Теперь я могу идти? – спросил он.
Мгновение Соломон скорбно молчал, словно все это время не терял надежды посидеть втроем по-приятельски и, может, даже перекинуться партейкой в вист.
– Разумеется, сэр.
Лишь когда Дёрк поднялся, я увидел, что хотя он и правда был толстым – ей-богу, он определенно был толстым, – но нынешняя его толщина не шла ни в какое сравнение с габаритами, какими Дёрк обладал в день прибытия в Мюррен.
Видите ли, с бронежилетами «Лайф-Тек» всегда так. Изумительная штука, когда нужно сохранить чью-то жизнь. Но фигуре «Лайф-Тек» точно не льстит. Надетый под лыжный костюм, из чуть полноватых он делает настоящих толстяков, а людей вроде Дёрка – тех он вообще превращает в жировые аэростаты.
Я не мог даже приблизительно предположить, что за сделку с ним заключили. Да и со всем голландским правительством, кстати. Естественно, никто не потрудился сообщить мне. Возможно, Дёрку уже недолго оставалось до пенсии – а то и до увольнения. А может, его застукали в постели сразу с дюжиной школьниц-десятилеток. Или попросту посулили целую кучу денег. Насколько я знаю, такое иногда срабатывает.
Но как бы там ни было, на ближайшие пару месяцев Дёрку, так или иначе, придется уйти в глубокое подполье. Как ради своего блага, так и ради моего. Если, не дай бог, на следующей неделе его туша вдруг всплывет на какой-нибудь международной конференции, скажем с докладом о необходимости введения более гибкого механизма обменных курсов между государствами Северной Европы, то это будет выглядеть более чем странно и, разумеется, вызовет массу кривотолков. Даже Си-эн-эн и те могут допереть, что дело нечисто.
Дёрк ушел, не извинившись. Седовласая дама пропихнула его в дверь, и они с Коротышкой растворились в ночной тиши.
– Как вы себя чувствуете, сэр?
Теперь стул занял я, а Соломон медленно расхаживал вокруг – оценивал моральный дух, стойкость и степень моего опьянения. Задумчиво прижав палец к губам, он делал вид, будто за мной не наблюдает.
– Спасибо, Давид. Я в норме. Как сам?
– Гораздо легче, командир. Да, точно. Прямо камень с души. – Соломон замолчал. На уме у него было явно больше, чем на языке. – Кстати, сэр, должен поздравить вас с отличным выстрелом. Мои американские коллеги хотят, чтобы вы знали.
Соломон улыбнулся, но как-то хиленько, словно вычерпал весь сундучок любезностей и вот-вот собирается открыть второй.
– Что ж, приятно, что порадовал людей, – сказал я. – И что теперь?
Я закурил и попытался пустить кольца, но Соломоновы хождения сбивали мне все игровое пространство. Я проследил, как дым уплывает в сторону – слоисто-бесформенный, – и вдруг сообразил, что Соломон мне так и не ответил.
– Давид?
– Да, командир, – сказал он после очередной паузы. – Что теперь? Безусловно, это вполне резонный и весьма уместный вопрос, и он требует самого обстоятельного и полного ответа.