Торквемада и испанская инквизиция

Сабатини Рафаэль

В 1215 году в Латеранском дворце папа Иннокентий провел крупнейший собор средневековья (IV Латеранский собор), на котором расширил права духовенства в деле преследований. Он издал для всех власть предержащих указ о том, что «если они желают, чтобы их считали верными христианами, то они должны публично принести клятву, что будут усердно трудиться ради истребления в своих владениях всех тех, кого Церковь объявила еретиками».

Этот указ был подкреплен буллой, грозившей отлучением и конфискацией владений любому правителю, который не сможет искоренить еретиков в своих землях – росчерком пера папа утвердил свою власть в такой степени, что отказал в свободе совести народам и даже королям!

Кроме того, каждого еретика, противостоящего священной католической и ортодоксальной вере,- как решили собравшиеся в храме Святого Иоанна отцы – следовало отлучить от церкви, после чего выполнить следующие постановления:

«Когда светские власти или их представители придут за осужденными, последних следует передать им для исполнения приговора, причем обвиненных церковников предварительно лишают духовного сана. Собственность осужденных мирян будет конфискована, а собственность духовных лиц отойдет к их приходам. Люди, отмеченные лишь подозрением, если они не могут доказать своей невиновности и опровергнуть обвинение, будут поражены мечом анафемы, и все должны сторониться их. Если через год после объявления анафемы они не докажут своей благонадежности, их следует осудить как еретиков.

Светских правителей, если они хотят, чтобы их признали добрыми католиками, следует склонить (а при необходимости – заставить под угрозой церковного осуждения) публично дать клятву защищать дело Веры и приложить все силы для истребления в своих владениях тех, кого Церковь объявит еретиками».

Отлучение, ожидавшее непокорных, не было пустой угрозой, несмотря на то, что имело отношение лишь к духовной сущности человека. Папская анафема влекла за собой те же последствия для провинившегося, что и проклятие жреца в древности.

Подвергнутые такому наказанию не могли быть принятыми на службу, не могли требовать каких-либо элементарных гражданских прав, включая право на существование. При болезни или несчастье к ним не следовало проявлять милосердия под страхом навлечь на себя такое же проклятие, а после смерти их останки запрещалось предавать земле по христианским обычаям.

Вследствие подобных постановлений и указов инквизиция, можно сказать, вступила во вторую стадию своей эволюции и приобрела строго церковный характер – иными словами, утвердилась как каноническая организация.

Именно папа Иннокентий III дал в руки церкви грозное оружие преследования и подал пример фанатизма и религиозной нетерпимости, которые стали беспощадным руководящим принципом Рима в последующих столетиях.

Глава III. ОРДЕН СВЯТОГО ДОМИНИКА

«Если вы вознамерились постичь совершенства, пойдите и продайте, что имеете, и раздайте бедным, и получите вы сокровища на Небесах; и придите и следуйте за Мной».

Несоответствие между этой заповедью Спасителя и положением в миру, которое занял Его наместник на земле, становилось все более разительным и достигло высшей точки с началом эры Ренессанса.

Римские плебеи середины первого века, собиравшиеся для обсуждения и взаимного обучения тому, как воплотить в жизнь новую доктрину любви и смирения, изустно принесенную с Востока, с ее неизвращенной простотой, еще не обремененную теологическими нагромождениями, не скованную догмами, были поистине бесконечно далеки от высокомерных, грубых римских христиан времен папы Иннокентия III.

Наследника апостола Петра – бедного рыбака из Галилеи! – возвели на папский трон с пышностью, превосходящей коронацию любого земного властелина. В миру он был обладателем значительных территорий, а в духовной сфере возглавлял империю, охватившую весь христианский мир, и усиливал свою верховную власть, извергая молнии анафемы, которую сам же изобрел. Его двор блистал облаченными в алые одежды бесшумными прелатами, патрициями в шитых золотом и серебром костюмах, полководцами в парадных мундирах, расфуфыренными щеголями и величественными сенаторами. Сам же Иннокентий на коронации был облачен в торжественные одеяния, вязанные из прекраснейшего руна, и был увенчан тройной диадемой из белых павлиньих перьев, охваченных пылающими спиралями золотых нитей, унизанных драгоценными камнями. На коронации короли прислуживали ему за столом, преклоняя колени: а принцы крови и патриции оказались в роли простых лакеев.

Со ступеней Латеранского дворца в день своего вступления на трон он швырял пригоршни монет в толпу римлян, восклицая: «Золото и серебро не для меня. Я отдаю тебе все, что имею!»

Но папская казна не пострадала от подобной «щедрости», поскольку источники ее богатства были неистощимыми. Иннокентия III окружала невообразимая роскошь: силой своего богатства он управлял развитием искусств и ремесел.

Церковная пышность не ограничивалась Римом и папским двором. Постепенно она пропитала самое тело церкви, поразила даже монашеские ордена. Забыв материальную непритязательность своих исходных принципов, они перешли на уровень баронской роскоши. Располагая обширными аббатствами с богатыми пашнями и виноградниками, святые отцы управляли сельскими округами и церковными приходами, облагая их налогами скорее как феодалы, чем как священнослужители. Столь надменным и аристократическим стал сам дух каноников, чьей миссией было проповедовать самую возвышенную из демократических доктрин, что церковь более не соответствовала плебейским и крестьянским слоям общества: она быстро становилась институтом патрициев и для патрициев.

Долго ли могло сохраняться такое положение, к каким результатам оно могло привести – об этом, наверное, бесполезно строить предположения. Факт заключается в том, что вниманием не обошли бедных и обездоленных. Причиной тому – появление двух людей, столь же близких по духу, сколь и несхожих, почти одновременно приехавших в Рим и встретившихся у подножия папского трона.

Каждый из них мог стать основателем новой концепции, если бы не обнаружил, что на свете уже существует идеальная религия. Оба – люди высокого происхождения, начинавшие в легких жизненных обстоятельствах: один, Франческо Вернардоне, – сын богатого купца из Ассизи ²⁷ ; другой, Доминик де Гусман из Калаорры, – испанский дворянин.

[27]

Ассизи – город в центральной Италии, в области Умбрия.

Сегодня они известны в церковном календаре как Франциск Ассизский и Святой Доминик. Эту великолепную пару Данте не обошел вниманием в своем «Раю»:

Один пылал пыланьем серафима.В другом казалась мудрость так светла,Что он блистал сияньем херувима.(Перевод М. Лозинского)

Святой Франциск, прославившийся добротой и милосердием, свойственными его поэтической, возвышенной натуре, и ставший наиболее почитаемым из всех святых, пришел из своего родного Ассизи умолять Отца Отцов разрешить ему объединить в орден уже собранных им босоногих сподвижников, чтобы они осуществляли предписание церкви о бедности и самоотречении и помогали о6ездоленным.

Святой Доминик – наш интерес обращен к нему в большей степени – был выбран за красноречие и познания для сопровождения епископа Озимского ²⁸ в инквизиторской поездке в южную Францию, где стал свидетелем лютой резни. Он проповедовал перед еретиками в Тулузе, и его горячее страстное красноречие обратило к истинной вере многих из тех, кто не собирался отступать перед жестокими аргументами огня и стали.

В пылу религиозного рвения Святой Доминик отринул свое положение, покой и дарованный сан. Подобно Святому Франциску, он ходил босой, являя собой пример бедности и самоотречения, однако был менее мистичен, менее мягкосердечен, совершенно практичен во всем, что касалось пропаганды веры, и потому восторженно приветствовал кровавые победы, которые Симон де Монфор одерживал над еретиками-альбигойцами.

[28]

Озимо – город в центральной Италии, известен собором, построенным в VIII в.