Торлон. Трилогия
Шрифт:
В последнем Ризи сам имел возможность убедиться, когда Фокдан открыто отказался выполнять его распоряжение встать лагерем прямо на месте разоренной заставы и предпочел провести ночь в одиночестве, закопавшись в палую листву поодаль от остального отряда. Многие приняли его странное поведение за страх перед воспоминаниями об этом месте и нежелание ночевать среди могил своих недавних сотоварищей. Отчасти так оно и было. Не было только могил. Как не было и трупов всех тех, кто сложил свои головы в том последнем бою с неистовыми, окрыленными победой над огнем шеважа. Пепелище остыло, все вокруг было мертво, безлюдно и пугающе незнакомо, и поначалу напрашивалось единственное объяснение: пришедший сюда раньше их первый карательный отряд тщательно предал всех павших земле и отправился дальше выполнять свою главную задачу — карать. Воины во главе с Ризи подошли к бывшей заставе затемно, костров предусмотрительно
Фокдан и тогда не одобрил поспешность Ризи, распорядившегося незамедлительно послать гонца обратно в замок с вестью о том, что они, дескать, благополучно добрались до заставы и приступают к ее восстановлению. Действительно, мерный стук топоров несколько поднял настроение не на шутку встревоженным воинам, однако о том, что уготовило им будущее, большинство заставляло себя просто не думать. Фокдан обошел тогда все пепелище, осмотрел ров, доверху засыпанный обгорелыми бревнами, попытался найти подземный лаз, которым они воспользовались в ту роковую ночь для вынужденного побега, но так ничего заслуживающего внимания не обнаружил. Все, что происходило с ним совсем недавно, теперь казалось отголоском другой, полузабытой жизни. Когда гонец уже был отправлен в замок, наконец-то приняли решение собрать совет, чтобы обсудить увиденное и понять, как действовать дальше. До последнего откладывался вопрос о том, куда мог деваться пришедший сюда раньше их отряд. Разумеется, досужие домыслы привели этих обленившихся на домашнем довольствии вояк к простейшему выводу: каратели застали здесь шеважа и бросились за ними в погоню.
Свои возражения Фокдан, как ни странно, тоже приглашенный на совет, оставил при себе. В свое время отец научил его неплохо разбираться в следах, которые хранит лес, хранит не только на земле, в траве, но и на деревьях, и в запахах. Чутье подсказывало ему, что первый отряд, где бы он сейчас ни был, до заставы так и не добрался. При этом следы, оставленные в большом количестве шеважа, говорили о том, что те убрались восвояси совсем недавно, скорее всего, не позднее вчерашнего полудня. Об этом он тоже ничего не сказал. Боялся, что в противном случае с Ризи и его мечтающих о героических боях мергов станется, и они тоже захотят снискать славы, преследуя коварного врага. В успехе подобного маневра у Фокдана были большие сомнения. Но и о них он промолчал. Когда же до него дошла очередь, он только пожал плечами и призвал особо рьяных сторонников Норлана, самозабвенно рвавшегося в бой, согласиться с благоразумным мнением Ризи: что в первую очередь все же необходимо отстроить заставу заново, чтобы иметь столь необходимое в Пограничье укрытие. Норлану, оказалось, тоже было что возразить. Он не преминул заметить, что новая застава будет выстроена вовсе не из камня, и, чтобы спалить ее, у шеважа наверняка хватит огненных стрел. Или преподнесенный ими урок ничему вабонов не научил? Нужно не тесать бревна, предвидя опасность, а искоренять ее причину. Его не послушались. На общее решение повлиял красноречивый жест Ризи, который обвел опушку обступавшего их леса взглядом и предложил представить, какое расстояние будет разделять новые стены и ближайшее укрытие шеважа, когда срубят все необходимые для строительства стволы.
Работа закипела. Пришедшие из замка дровосеки и искусные плотники рьяно взялись за дело, предоставляя воинам делать то, что они умели лучше всего, — охранять их труд. Правда, рук все же не хватало, и Ризи отдал в помощь плотникам еще три десятка своих людей, умевших держать не только боевые топоры. Фокдан тоже решил помочь на строительстве, чем вызвал явное недоумение Норлана, полагавшего, будто мирный труд для воина — стыд и срам. Фокдан не стал его разубеждать, тем более что времени на споры не оставалось: стук топоров и треск падающих деревьев не могли не привлечь внимания шеважа. С другой стороны, участие Фокдана в работе не осталось незамеченным. Он не только валил лес, как заправский лесоруб, «скашивая» средних размеров ствол с десяти, а то и меньше ударов, но и давал строителям, привыкшим возводить мирные избы с невысокими заборами,
Хуже всего дела обстояли с расчисткой рва. Вымазанные с ног до головы в саже и угле воины ругались почем зря, толку от их усилий было мало, бревна у них в руках превращались в труху, и приходилось вооружаться неудобными совками. Кто-то даже предложил возвести новые стены по внешней стороне рва, чтобы потом, находясь под их прикрытием, спокойно довершить начатое. Однако эту соблазнительную мысль пришлось отбросить: расширить территорию заставы означало приблизить ее края на непозволительно опасное расстояние к лесу. Напротив, Фокдан разделял мнение Ризи, что имеет смысл сделать новую заставу меньше первой, чтобы тем больше удалиться от опасного соседства.
Одним словом, ров худо-бедно расчищали одновременно с возведением стен, на холме уже вырос первый этаж будущей сторожевой башни, шеважа не появлялись, а в довершение всего стал накрапывать холодный дождик, окончательно поднявший настроение усталым воинам. Ведь мокрые бревна никакими стрелами поджечь не удастся. На всякий случай у каждой группы строителей имелся запас колодезной воды в кожаных бурдюках. Отныне такие бурдюки предстояло держать рассредоточенными по заставе как неприкосновенный запас, а в период засухи или иссушающих холодов — складывать прямо на рантах, чтобы при необходимости поливать из них предательское дерево. В душе Фокдан надеялся, что таким образом удастся дотянуть до зимы. Зимой шеважа обычно прятались по своим норам, и все Пограничье ненадолго впадало в спячку.
— Стой, где стоишь, — услышал Фокдан собственный голос, вырвавший его из задумчивости. Не выпуская арбалета, перекатился через плечо влево. — Руби всякого, кто к тебе приблизится, — прыжок вперед. — Это буду точно не я…
Шеважа не знали их языка, поэтому Фокдан не слишком беспокоился о том, что его план будет раньше времени понятен врагу. Скрывать приходилось не свои мысли, а свое истинное местоположение. Дикари видели в темноте лучше вабонов. И если кто-то прятался сейчас от них в окружающем кромешном мраке, у него было неоспоримое преимущество.
Было нечто в тех фигурах, которые он едва успел различить у затоптанного костра, что наталкивало на мысль о несуразности происходящего. Обычно дикари, даже застигнутые врасплох, не уходили от боя и отчаянно набрасывались на врага, подчас превосходящего их численностью и силой. Вабоны считали это глупостью, Фокдан — отвагой и, быть может, дикарским пониманием чести. Хотя собственные атаки шеважа, как правило, начинали исподтишка, из засады или когда их меньше всего ожидали, оказавшись перед лицом неминуемой гибели, они забывали все страхи и больше не думали об опасности. Против хорошо обученных вабонов воинами они были никудышными, однако ведь не все вабоны были хорошо обучены, а кроме того, сила духа — это как раз то качество, которое может поспорить с силой оружия, пусть даже железного. Нельзя сказать, чтобы Фокдан так уж уважал шеважа за храбрость и лютый нрав, но он последним стал бы недооценивать их как противников. Тем более на их землях, в Пограничье.
И вот теперь он столкнулся с неожиданным для себя поведением, когда люди у костра не приняли боя. Человек на коне? Он тоже мог быть шеважа, но мог и не быть. Если они разгадали тайну огня, хотя никогда прежде не применяли его в войне с вабонами, то почему они не могут позаимствовать у одного из павших мергов коня и научиться ездить на нем? Эта возможность подталкивала к выводу, что первый отряд, посланный на сгоревшую заставу и насчитывавший несколько десятков всадников, действительно был уничтожен, по-видимому, так и не добравшись до места назначения. Фокдану не хотелось в это верить, но тогда на ум приходило еще менее обнадеживающее объяснение. Конный воин был кем-то из вабонов. Правда, одежда у него, насколько мог судить Фокдан, значительно отличалась от доспехов обычного мерга. Только зачем же он тогда бежал? Принял за шеважа? Но ведь его рыжеголового собеседника, прятавшегося теперь где-то поблизости, ни с кем нельзя было спутать. Значит, этот мерг каким-то образом общался с шеважа. Был заодно с ним. Перебежчик? Предатель?
Фокдан обогнул поляну и крадучись зашел за спину Норлану. Парень тяжело дышал и напружинился, но приближения Фокдана не почувствовал. Чему их нынче только учат в замке?!
— Он ушел.
Тихие слова, прозвучавшие над самым ухом, показались Норлану раскатом грома. Хорошо еще, что в темноте не видны были его широко распахнутые от ужаса глаза и открытый в немом крике рот. Так напряженно прислушиваться к каждому шороху и пропустить приближение этого лысого детины! Нет, пора взять себя в руки и не раскисать при любой неожиданности. Не для того он просился в разведку, чтобы собратья по оружию поднимали его на смех.