Торлон. Трилогия

Шатилов Кирилл Алексеевич

Фокдан был в этих местах первый и последний раз зимы три или четыре назад в сопровождении отца, который по пути из Вайла’туна на заставу вознамерился перековать свой старый меч, прикупить наконечников для стрел, подновить потускневшие латы, а заодно навестить «давнишнего приятеля», как выразился он, хитро подмигивая удивленному сыну. Давнишнего приятеля в том туне, куда они поначалу заехали, не оказалось. Тамошние фолдиты пояснили, что нужный им кузнец уже пару зим как перебрался на постоянное жилье в дедов торп и что если они поспешат, то застанут его за работой, а не то он, кажись, собирался на рынок сторговывать последние железные товары перед вынужденным зимним перерывом.

Фокдана тогда еще удивило, что кузнец сам возит свои поделки на продажу, вместо того чтобы нанять кого помоложе да попроворнее, однако Шиган и бровью не повел. Более того, он согласился остаться в туне на ночлег, воспользовавшись странным гостеприимством не менее

странного на вид карлика, почитавшегося здесь за главного. Имени карлика Фокдан не запомнил, хотя отец не преминул пояснить перед сном, что они одно время вместе служили в мергах и что карлик в ту пору не только прекрасно сидел в седле и превосходно владел и мечом, и боевой дубиной, но и был незаменим как пронырливый и незаметный лазутчик. Однажды он, правда, из-за какой-то ерунды потерял доверие Ракли и был незамедлительно сослан в этот самый тун, где смог даже сделаться аолом, однако всем, кто знал Ракли, было понятно, что он еще очень легко отделался и, вероятно, больше приобрел, нежели потерял, если не считать пальца на руке. Стоит ли говорить, что сейчас все свои надежды Фокдан искренне возлагал именно на этого беспалого карлика, который наверняка тоже поначалу не вспомнит его имени, однако в память о Шигане едва ли с ходу укажет незваному гостю на дверь. Его тун был самым удаленным из всех тунов и торпов Большого Вайла’туна, так что искать Фокдана там станут в последнюю очередь. Если, разумеется, вообще начнут, не пожелав посчитать убитым…

Двигаясь перебежками вдоль опушки, Фокдан подмечал, как степь то здесь, то там начинает перемежаться кустами колючего терновника, высаженного еще во времена Гера Однорукого и служившего с тех самых пор естественной, хотя и не слишком надежной преградой на подступах к беззащитному во всех остальных отношениях жилью. Значит, он правильно помнит дорогу. Торп отцовского «давнишнего приятеля» должен быть где-то неподалеку. Правда, Фокдан представлял себе, что увидит прежде всего дым, поднимающийся серой струйкой над крышей кузни, тогда как сейчас небо вокруг было чистым, а воздух свежим и без запаха кузнечной гари. Похоже, кузнецу и сегодня не сидится дома.

Кусты терновника перешли в густые заросли. Так и должно быть, думал Фокдан. На обратном пути из торпа в Пограничье им с отцом пришлось специально делать крюк, чтобы обойти их: не рвать же в излишней спешке одежду об острые колючки. Хорошо, а как теперь поступить ему? Вернуться и тоже попробовать найти дорогу в обход? Похоже на то. Ничего не поделаешь.

Только Фокдан решил, что идти дальше не имеет смысла и собрался было повернуть обратно, как заметил впереди широкую, шага в три-четыре, прогалину в терновнике. Кто-то совсем недавно ломился прямо сквозь кусты. Осторожно приблизившись, Фокдан сперва подумал, что здесь прошло стадо ополоумевших — а иначе зачем им было истязать себя болезненными уколами и царапинами? — коров, однако при ближайшем рассмотрении он обнаружил, что кусты вовсе не притоптаны, а нещадно порублены на высоте ниже колена. Получалась почти ровная широкая просека, ведущая от Большого Вайла’туна в лес. Или из лесу… Судя по зеленым листьям на устилавших землю ветках, срезали их совсем недавно, быть может, накануне. Фокдан положил ладонь на пояс и проверил нож. Он безошибочно чуял неладное. Пригнулся еще ниже и двинулся по просеке, готовый к любым неожиданностям. Поэтому, когда он наконец вышел к заветному торпу, увиденное запустение уже не смогло застать его врасплох.

Снаружи следов борьбы заметно не было. В глаза бросались лишь распахнутые двери избы, амбара и кузницы да валяющееся на пожухлой траве возле колодца ведро, все еще привязанное веревкой к деревянному валу. Будь хозяева дома, они бы не допустили подобного беспорядка. Значит, им пришлось в спешке бежать. Это в лучшем случае. Чтобы проверить худшие подозрения, Фокдан вошел в избу.

Его взгляд сразу же упал на стены, старые бревна которых во многих местах покрывали бурые пятна и подтеки. Сладковатый запах выветрился, однако Фокдан и без него определил, что это кровь. Очень много крови. Забрызганы ею были не только стены, но и в беспорядке разбросанные по полу одеяла с подушками. Воображение без труда нарисовало картину произошедшего. К ним ворвались ночью, когда все домашние спали. Перебили прямо во сне, не встретив ни малейшего сопротивления. Мертвые тела забрали с собой. Странно. Зачем они понадобились шеважа? Дикари и свои-то трупы хоронить толком не умеют. Фокдан представил себе лица тех, с кем надеялся здесь встретиться, и ему, бывалому воину, впервые за многие зимы стало нехорошо. Пришлось даже выйти обратно на улицу и постоять некоторое время, тупо глядя на голубое небо и невозмутимо плывущие по нему кучевые облака.

Кузнец, насколько он помнил, жил с двумя женами и четырьмя детьми. Два мальчугана ни на шаг не отходили от Шигана и все просили, чтобы тот показал им, как правильно стрелять из лука по плетеным крышкам ведер и рубить мечом вязанки соломы. Маленькая девочка

с интересом наблюдала за ними и хлопала в ладоши. Одна из жен готовила им вкуснейший обед, тогда как второй, младшей, муж поручил затачивать наконечники стрел для гостя, пока сам он, запершись вместе со старшим сыном в кузне, колдовал над старым мечом. «Неужели он опоздал, и всех их больше нет?» Фокдан заглянул в кузницу. И здесь царило запустение. А самым поразительным было то, что бесследно исчезло не только оружие, старательно развешанное хозяином по стенам, но и все орудия его нелегкого труда, включая тяжеленную наковальню. Она-то кому могла помешать? Или понадобиться. Тем более среди шеважа, не умеющих самостоятельно ковать железо и предпочитающих до последней булавки обирать побежденных врагов. Теряясь в догадках, Фокдан еще раз осмотрел весь дом. Вернулся в кузню. Ничего. Заглянул в амбар. Ни лошади, которая, он отчетливо это помнил, была тут в прошлый раз, ни телеги. Неужели шеважа прихватили даже их? Ну разумеется, иначе как бы им уволочь по земле все ту же наковальню?

Постепенно возбуждение, охватившее его после страшного открытия, стало затихать, и Фокдан осознал, что делать ему здесь, увы, нечего. Он опоздал. Может быть, на день. Может быть, чуть больше. Но все равно не настолько, чтобы попытаться сейчас хоть что-то исправить. Ничего иного не оставалось, как продолжить путь — это почти что бегство от дикарей, от недавних товарищей по оружию, от себя самого — и рискнуть напроситься на постой к карлику. Тэрлу. Конечно, его ведь звали Тэрл! Откуда вернулось к нему это имя? Фокдан готов был поклясться, что по дороге к кузнецу не помнил его. Хотя значения это обстоятельство не имело, все же куда как удобнее обращаться к человеку, от которого ожидаешь помощи, по имени. Вот только поможет ли он? Захочет ли подвергать опасности своих подопечных-фолдитов ради опасного беглеца? Расчет Фокдана был прост: Тэрл наверняка сделает выбор в его пользу, причем не столько памятуя о дружбе с Шиганом, сколько ради того, чтобы подкрепить свой тун достойным воином. Как аол он не мог не понимать той опасности, что грозила сейчас всем жителям близких к Пограничью окраин Вайла’туна. И не знать, что в момент самой отчаянной нужды замок, не задумываясь, замкнется в себе и оставит всех своих «братьев», от застав до тунов и торнов, вне оборонительной черты — пусть защищаются сами, а там, глядишь, дикари захлебнутся в крови фолдитов и до Стреляных стен не доберутся.

Возвращаться на опушку смысла не имело. Внутри тернового ограждения туны и торпы соединялись вполне удобными дорогами или, на худой конец, тропами, которые, правда, не всегда удавалось быстро отыскать, поскольку они не предназначались для чужих глаз. В поисках выхода Фокдан думал о том, что в подобном отношении к дорогам и «чужим глазам» прослеживается интересная закономерность, ставшая наиболее отчетливой именно сейчас, когда враги и друзья, во всяком случае, в его собственном понимании, перемешались между собой: то, как возводился торп, как отгораживался зарослями от Пограничья, как маскировалась уходящая от него тропа к другим жилищам вабонов, — все это свидетельствовало о желании его недавних обитателей оставаться в недосягаемости со всех сторон. Если с такими же намерениями возводились и прочие постройки в этой местности — а Фокдан по опыту предыдущей своей жизни знал, что так оно и есть, — видать, доверия к внутренним собратьям местным жителям всегда недоставало.

Результаты недолгих поисков, однако, опровергли его сомнения. Прямо за амбаром начиналась изрытая колесами телеги дорога, превратившаяся из-за недавних дождей в еле проходимую топь. Чем уж точно лучше Пограничье, так это почти полным отсутствием грязи: под ногами всегда трава, а когда ее не оказывается, то корни и россыпь листьев или сосновых игл. Чистота и человек несовместимы. Даже на заставе водилась грязь, хотя в самых проходных местах обычно клали мостки из досок.

Недолго раздумывая Фокдан ступил в кляклую жижу. За ним потянулись предательски отчетливые следы. Он впервые не стал обращать на них внимания. Вокруг было немало таких же, затоптанных и передавленных телегой, в основном крупных, мужских, идущих как в одну, так и в другую сторону, самые свежие из которых все-таки сопутствовали Фокдану. Из этого наблюдения он сделал вывод, что до него в торпе побывали жители соседнего туна. Может быть, они уже обо всем знают. Это было бы хорошо. Ему бы не хотелось при первом знакомстве становиться злым вестником.

Путь ему быстро-быстро пересекла серебристая змейка. Грязь почему-то не приставала к ней, и она не без гордости несла над лужами свою маленькую, языкастую головку. В отличие от серебристого тельца головка была черной, как уголек. Сходство усиливали два выпученных красных глазика.

Фокдан живо представил себе, как этому бедному червю, пытающемуся сейчас сохранить былую стать и прыть, тоже пришлось пройти, вернее, проползти, опережая свой ужас, через жадные языки огня. Ему даже захотелось поймать змейку и прихватить с собой, но та уже сверкнула хвостом и ускользнула восвояси.