Торлон. Трилогия
Шрифт:
При звуке произнесенного имени седобородый воин в одночасье сделался серьезным и внимательно посмотрел на ту, которой оно принадлежало.
— Вы и в самом деле миси Орелия?
Голос! До чего же удивительный у него голос!
— Если вам так больше нравится, вита Бириней. — Она внутренне сжалась, ожидая неминуемого подвоха. Обычно мужчины, которым она была небезразлична, так себя не вели. Они вообще никак себя не вели, всецело уповая на ее благосклонность и покорно ожидая приговора. Значит, что же — ему она безразлична?..
— Орелия, ты не слышишь? Идем, я боюсь его! — Вил тем временем снова бухнулся Аноре
— Она заорет, — предупредила собеседника Орелия.
Бириней вздохнул, наклонился, сграбастал Вила крепкими ручищами, поставил на ноги и как следует встряхнул. Странный парень затих, и только губы его продолжали что-то беззвучно бормотать. Орелии стало жаль его. Она отчетливо ощутила, что вполне могла бы сама очутиться на его месте. Пускай не сейчас, пускай в другой жизни, но могла бы.
Почему она подумала о другой жизни, Орелия понятия не имела. Посмотрела на самозванца, вот и подумала. В Айтен’гарде настоятельницы учили юных послушниц, что жизнь дается всякому человеку лишь однажды, а потому он должен ее прожить осмотрительно, праведно, не сожалея ни об одном дне. Правда, учили они этому слишком навязчиво, отчего у Орелии сразу закралось большое сомнение в правоте их слов.
Но сейчас не это было главное. А то, что воин с седой бородой, приятным голосом и необычным именем Бириней явно собирался раскланяться и уйти. Зачем? Куда? Кто его торопит? Откуда такое пренебрежение к ней?
— Вы считали, будто меня зовут как-то иначе? — отважилась она на не слишком обдуманный вопрос. Да что там вопрос: весь их разговор, если прислушаться к нему со стороны, наверняка звучал как беседа немого с глухим.
Словно разделяя сомнения девушки, Бириней склонился к ее плечу и шепнул:
— Здесь не лучшее место для выяснения некоторых обстоятельств, миси Орелия. В другой раз, хорошо?
— Другого раза может не быть, — не предположила, а заверила она. — Если вы пытались затронуть мое любопытству, радуйтесь: вам это удалось. Но только я не люблю, когда со мной говорят загадками. Так что, хотите вы этого или нет, а вам придется объясниться.
— Превосходно, миси Орелия. Где и когда пожелаете.
— Здесь и немедленно.
— Не получится. Слишком много посторонних ушей.
— Жду ваших предложений!
Глядя сверху вниз на зарумянившуюся от нешуточной ярости собеседницу, Бириней рассмеялся. Чем еще больше подлил масла в огонь. Откуда ему было знать, что тому виной его зубы, тоже белые и ровные, как у опрятного во всех отношениях юноши, и столь неуместные у грубого виггера. Грубого? С чего она взяла, что все виггеры обязательно должны быть грубыми? Могла ли она признаться себе, даже мысленно, в присутствии бывалой подруги, что не обладает опытом общения с виггерами? Точнее, с грубыми мужланами. Еще точнее — с мужчинами вообще…
— Ваша настойчивость, миси Орелия, делает вам честь, — продолжал тихо наговаривать ей на ухо Бириней. — Что ж, выбирайте: мы можем действительно остаться здесь, на улице, и не обращать внимания на рыночную кутерьму, а можем уединиться поблизости отсюда, скажем, в какой-нибудь уютной таверне, и я попробую приоткрыть вам причину моего… удивления. К тому же, — добавил он, расправляя плечи и поднимая лицо к серому небу, — сдается мне, что скоро снова хлынет дождь.
Девушки переглянулись. Анора пожала
— Про дождь вы точно подметили, — сказала она, прислушиваясь к горловым призывам невидимого петуха. — В отличие от некоторых, я не люблю мокнуть. Если вы обещаете нам, что ваш приятель будет вести себя спокойно, я, пожалуй, не прочь зайти куда-нибудь посидеть. В смысле перекусить.
Вот уж никогда не поверю, что она могла выйти из дома, не позавтракав предварительно так, будто уходит на весь день, подумала повеселевшая Орелия. И посмотрела на Биринея. Воин оставался безучастным. Что он такое скрывает? Может, считает меня маленькой простушкой и старается заинтересовать? И зачем только я призналась ему в своем любопытстве…
— Так куда мы пойдем? — переспросила она.
Бириней ухмыльнулся.
— Можно подумать, милые дамы, вы впервые пришли на рынок и ничегошеньки тут не знаете.
— Не называйте нас «милыми дамами», — заметила Орелия. — Или мы такими старыми выглядим?
Как вы, чуть не добавила она.
— Да нет, напротив. — Бириней протянул ей руку, однако девушка сделала вид, что не заметила жеста, и просто пошла рядом. — Вы выглядите как самые настоящие дамы, и при том очень даже милые. — Он смотрел в другую сторону. Специально. — Когда помалкиваете…
— А вы все-таки мужлан, — надула губки Орелия. — Особенно когда говорите.
— Я прекрасно умею молчать. Но тогда вы не узнаете то, ради чего мы идем вон в тот симпатичный домик.
Орелия поняла, что он имеет в виду одноэтажный, недавно возведенный, если судить по еще некрашеным бревнам, сруб с добротной черной крышей и тремя вовсю дымящими трубами. Она не смогла вспомнить, что же стояло здесь раньше. Да и пожары, слава богам, уже много зим обходили стороной рыночную площадь.
Покачивающаяся на ветру резная вывеска над входом подсказывала, что таверна носит гордое название «Бехема». Притом что до реки отсюда было никак не меньше получаса ходу.
Когда они друг за другом поднимались на крыльцо, начал накрапывать дождик. Первым через высокий порог перешагнул Вил. Бириней придержал дверь и пропустил притихших девушек вперед.
Попасть с промозглой улицы в тепло натопленную залу, где вкусные запахи из печей смешивались с ароматными парами крока, едкого дыма и множества далеко не свежих мужских тел, было и удовольствием, и мукой одновременно. Хотя среди развалившихся за столами посетителей Орелия безошибочно угадала нескольких далеко не трезвых женщин, мужчины здесь заметно преобладали. Ни на что иное она, разумеется, и не могла рассчитывать, когда соглашалась. На то и таверны, чтобы простому люду было хорошо — до, во время и после трудового дня. Эдели по тавернам если и ходили, то едва ли их там удалось бы признать: считалось, что существуют развлечения более утонченные, более подходящие их высокому положению среди вабонов. Например, те же эфен’моты, будь они неладны с их показной веселостью и традиционным однообразием. Ни поесть толком, что было не столько важно ей, сколько Аноре, ни поболтать как следует. А напиться, если есть желание, можно всюду.