Торлон. Война разгорается. Трилогия
Шрифт:
— А сами вы давно здесь живете? — поинтересовалась она, когда барабаны наконец стихли.
— Никогда специально не считала, — хитро покосилась на собеседницу Ведана. — Но если прикинуть… Да, похоже, что эта зима будет двадцать второй.
— Вот это да! То есть вы попали сюда, когда были младше меня?
— Не знаю, столько тебе от роду, но думаю, что… зим пятнадцать?
— Ага, в самую точку!
— Да нет, я постарше была, — сверкнули в темноте ровные зубы Веданы. — Зим так на десять.
— Быть не может! — вырвалось у Пенни. — Сколько же вам сейчас? Около пятидесяти?
— …у меня аппетит, как у молодухи? — угадала женщина. — Да, не жалуюсь. Ни в чем себе не отказывай и будешь хотеть жить долго.
— Долго — еще не значит хорошо, — вмешалась в их разговор Аина. — Тебе просто везет. — Мы с ней ровесницы, — пояснила она потрясенной Пенни. — Только мне постоянно не везет, а она выходит сухой из любой истории.
— Бывало, что и мокрой, — усмехнулась Ведана. — Но это к делу не относится. Расскажи-ка, кто твои родители.
— Мои родители?
— Ну, про моих я сама знаю. Твои, разумеется.
— Отец виггером был, воевал в Пограничье, на заставе. Там вроде бы и погиб.
— Почему «вроде бы»?
— Никто его трупа не видел. Может, и спасся. Только он на заставе служил, которая первой сгорела. Мне бабушка рассказывала потом. Говорят, кто-то оттуда вернулся. Так что если бы выжил, думаю, сейчас бы… — Она хотела сказать «сейчас бы я с вами тут не разгуливала», но постеснялась. — …Сейчас бы дома был, с нами.
— А дом твой где?
— А про себя вы мне потом тоже расскажете?
— Спросишь — расскажем, — кивнула Аина.
— Мы с бабушкой на самой окраине живем.
— Жили. Ты теперь здесь живешь.
— Ну да, жили. На окраине.
— Ты про мать не упомянула.
— А я и не знаю, что про нее упоминать. Была, да больше нет.
— Умерла?
— Если бы… — странным тоном ответила Пенни. — Я бы сейчас всплакнула. По отцу поплакать часто хочется. А мать совсем как-то даже не вспоминаю.
— Ну ты и тему затронула, — обратилась к подруге Аина. — Теперь сама расхлебывай.
— А что тут расхлебывать? — Ведана по-матерински обняла Пенни за плечи. — Разве не понятно, что нашу девочку мать бросила. Я не ошиблась?
— Не ошиблись, — удивилась та. — Откуда вы знаете?
— Совсем ничего не знаю. Иногда именно это помогает мне видеть вещи такими, какие они есть. Много знания — много помех. Знания не должны заменять зрения. Они должны его расширять.
Вероятно, Ведана права, вот только смысла ее слов Пенни все никак не могла уловить. При этом она ощущала, что обе женщины чем-то близки ей. Такое бывает, когда встречаешь незнакомого человека и сразу осознаешь, что он тебе знаком, понятен и приятен. Насчет приятности Пенни бы, конечно, поспорила, но, с другой стороны, у нее еще никогда не было взрослых подруг, а была одна только старенькая бабушка. Не было у нее и подруг-сверстниц. Жизнь на краю обитаемого мира — занятие не для всех. Вон даже мать долго не выдержала. Мать… Как ни странно, воспоминания о ней были лишены для Пенни той неприязни, к которой подталкивала ее бабушка. Иногда ей даже думалось, что на месте матери, потерявшей мужа, ради которого та, собственно, и забралась в такую глушь, она, возможно, поступила бы точно так же: бросила все и вернулась к прежней жизни. Забыв, правда, прихватить с собой родную дочь, ни в чем из случившегося не виноватую. Но это уже другая история. Ее история…
— Эй, ты решила идти дальше? — окликнула ее Ведана, незаметно остановившаяся у крыльца невзрачной избенки. — Нам сюда. Дорогу запомнила?
— Запомнила, — буркнула Пенни.
— Сомневаюсь, ну да ладно. Заходи.
Первым, что увидела девочка, когда женщины, поколдовав в темноте успевшей остыть в их отсутствие комнаты, зажгли огонь, растопили очаг и запалили свечи, был лежащий на лавке ворох ее старой одежды. Ее здесь ждали. Дилис не случайно подсадила ее к ним. Пока она ходила на смотрины в Черный терем, а потом обедала и одновременно ужинала, кто-то заботливо перенес сюда весь ее нехитрый скарб.
— Твое? — переспросила Аина, перехватив ее удивленный взгляд.
— Да вроде бы.
— Тогда можешь сложить это вон в тот сундук. Пока живешь здесь, он твой.
— А вы… часто переезжаете? — уточнила на всякий случай Пенни, подходя с охапкой одежды к старенькому сундучку, который сразу же ей понравился особенно витиеватым узором, обвивающим потертые бока. Узор был ей незнаком, хотя что-то неуловимо напоминал.
— Никогда, — усмехнулась Ведана, уже хозяйничавшая возле печи. Она перелила содержимое большого деревянного ведра в две пузатые кастрюли, сразу зашипевшие на печи, и протянула ведро Пенни. — Сходи-ка вот, еще воды принеси.
— Но…
— Не заблудишься. Идешь прямо, заворачиваешь за первый же дом, видишь факел, колодец — под ним.
Когда Пенни покорно вышла в темноту и прикрыла за собой дверь, обе женщины обменялись многозначительными улыбками.
— Смышленая девчонка, — сказала Аина.
— Будет смышленой, если отыщет воду там, где ее нет.
— Я вообще имею в виду. Она определенно сюда не рвалась. И определенно не имеет ничего против здесь остаться. У таких есть будущее.
— Корлис не ошибается. Судя по тому, что говорила Дилис, она знает эту девочку уже довольно давно.
— Хочешь сказать, глаз положила?
— В каком-то смысле да. Мне только не нравится, что она слишком молоденькая.
— Это твоя обычная песня.
— Молоденькая для нашего цвета. Ты знаешь мое мнение. Будущие черные сестры должны сперва пожить в миру, набить шишек, переболеть удовольствиями всякими, а уж потом принимать цвет гевит.
Аина покачала головой и, достав с полки несколько берестяных баночек, принялась готовить отвар, который способствовал лучшему засыпанию.
Пенни все не было.
Вода в кастрюльках закипела, Ведана расставила на столе видавшие виды деревянные чашки с железными донцами, за счет чего их можно было оставлять прямо на раскаленной печи и долго сохранять напитки горячими, Аина насыпала в две из них сухой травы вперемешку с душистыми листьями, и обе женщины оглянулись на дверь.
— Вернется с пустым ведром, — предположила Аина.
— Мне она показалась упорной. Вернется, но не скоро. Предлагаю садиться за стол.
— Погоди, кажется, кто-то идет.