Торпедный веер
Шрифт:
Особое задание
Подводная лодка Щ-211 второй раз с начала войны отправлялась в боевой поход. Офицеры, стоявшие на мостике, наблюдали за уплывающим в сумерки берегом. Вечер был тихий, безветренный. Как всегда в подобные минуты, настроение у командира было приподнятое. Волнения, связанные с подготовкой к выходу в море, беспокойство о семьях, отправленных на восток, о друзьях, о товарищах, — все оставалось там, за невидимой чертой. А здесь были только лодка, море и небо. И еще тяжелая дума на сердце, дума непреходящая, давившая камнем. Полтора месяца длится война, но сколько горя и слез уже принесла она. И сколько еще
Перед экипажем Щ-211 стояла задача; торпедными атаками по кораблям и транспортам противника прервать его коммуникации по линии Босфор — Варна. Командиры, старшины, матросы верили в успех предстоящей операции, были полны решимости умереть, но исполнить свой священный воинский долг.
Люди тщательно готовились к предстоящему походу: проверялась исправность механизмов, аппаратов. Перед самым отплытием состоялся митинг. Выступил командир подлодки капитан-лейтенант Александр Данилович Девятко. Голос его звучал твердо и уверенно. Фашисты вероломно напали на наши священные границы, говорил командир, навязали нам войну. Наш долг — беспощадно уничтожать врага. Черное море должно стать могилой для гитлеровцев.
Комиссар подводной лодки Иван Евдокимович Самойленко зачитал обращение отдела политической пропаганды соединения к подводникам, уходящим в море:
«Сегодня вам, дорогие товарищи, выпала честь выйти в море на боевую позицию. Вы получили задание — уничтожать вражеские корабли.
Товарищи коммунисты и комсомольцы!
Покажите пример большевистского хладнокровия, мужества и боевого энтузиазма! Действуйте так, как действовали герои гражданской войны Маркин и Железняков, герои войны с белофиннами Коняев, Трипольский, Посконин!»
Затаив дыхание, слушали краснофлотцы наказ Родины, которая призывала их к стойкости, выдержке, выражала им свою горячую любовь и возлагала на них великую надежду.
Моряки в ответ на обращение давали клятву верности Отчизне, обещали драться до последнего дыхания, победить.
И вот поход начался. Прошло всего несколько минут, еще берег был в пределах видимости, как лодка вдруг застопорила ход. Все, кто находился на палубе, заметили приближающийся катер.
«Щука» застыла на месте. С катера на борт поднялся офицер с планшеткой через плечо. Навстречу ему стремительной походкой вышел Девятко. Командир с катера представился и сказал:
— Привез вам гостей, принимайте!
Они отошли в сторону, оживленно продолжая разговор, а тем временем с катера на лодку переходили прибывшие. Они выглядели так, словно возвратились только что из далекого, утомительного похода. Обвешанные вещмешками, оружием, сумками с боеприпасами и снаряжением, люди едва переставляли ноги.
Через четверть часа посадка была закончена. Сопровождающий стал прощаться с командиром и комиссаром подлодки. Катер стрельнул выхлопной трубой и отошел. С палубы донеслось знакомое:
— Счастливого плавания!
— Ну, кажется, полный порядок! — вздохнул Девятко. Стоящий рядом военком легко вскинул правую руку, чуть коснувшись пальцами виска.
— Курс к берегам Болгарии, как и предписано?
— Вы правы, — кивнул Девятко. — Путь неблизок и опасен. Но полагаю, особое задание выполним?
— Справимся, — уверенно ответил военком. — На команду можно положиться. Вот только… — Он запнулся и умолк. Может, пока не задавать командиру лишних
Но командир, видимо, сам почувствовал, о чем хочет спросить военком, потому что взял его под руку и негромко заговорил:
— Выполняем, Иван Евдокимович, свой интернациональный долг, оказываем помощь братскому болгарскому народу… Пока больше не могу сказать. Когда мне сообщили в штабе о предстоящем задании, я, признаться, разволновался. Ведь только сказать вам, кого везем… Друзей и соратников знаменитого Георгия Димитрова, болгарских коммунистов! И такая честь выпала нам! С нами идет командир дивизиона Борис Александрович Успенский. Вы, пожалуйста, займитесь размещением гостей. Может, нашим хлопцам придется потесниться, но это ничего. Болгарские товарищи должны хорошо отдохнуть за дорогу, набраться сил. У них впереди тяжелые дни. Не исключено, что после высадки им придется сразу же вступить в бой.
Военком Самойленко нырнул в люк.
Оставшись один, Девятко задумался. Да, трудное задание предстоит выполнить. Но на экипаж можно положиться. Каждого члена команды Александр Данилович хорошо знал, не одну сотню миль прошел с ними в штормовых походах.
Ему вспомнилась первая встреча с комиссаром. Замечательный он человек, Иван Евдокимович! Поначалу, правда, он показался Александру Даниловичу каким-то по-детски наивным. Выложил при первом же знакомстве удостоверение ударника первой пятилетки, похвальные грамоты, выписки из приказов о премировании за отличную работу… Они и сейчас лежат у него в кармане кителя вместе с партийным билетом. И дорожит он ими, словно боевыми наградами. Уже теперь, хорошо узнав Ивана Евдокимовича, Девятко понял, что заблуждался, мысленно осуждая комиссара, за пристрастие к бумажкам. Комиссар подводной лодки правильно делает, что хранит свидетельства своей боевой молодости. Иван Евдокимович настоящий коммунист, прекрасный товарищ и помощник. Душевный и требовательный, он знает настроение людей, потому и тянутся к нему матросы, прислушиваются к каждому его слову. Он для них непререкаемый авторитет.
Сдав под утро вахту, капитан-лейтенант спустился в свою каюту, прилег отдохнуть. Уснуть не удалось — пришел военком. Уселся на краешке дивана, притихший, озабоченный, на лбу резко пролегли морщины. Он был встревожен; пассажиры с большим трудом выдерживали качку. Пришлось ему быть и за лекаря. Свой диван в кают-компании он отдал в распоряжение десантников. Да ведь и то сказать — спать ему просто было некогда. Ходил по подлодке, побывал у торпедистов, электриков, мотористов, обстоятельно и подолгу беседовал, справлялся о самочувствии, помогал чем мог. Теперь сидел у командира усталый и словно бы осунувшийся.
— Двое болгар особенно тяжело переносят морскую болезнь, — проговорил медленно. — Уж и не знаю, как быть…
В действительности страдали от качки все, но крепились. Неловко было перед русскими друзьями. Необычайная скромность этих молчаливых, с виду суровых мужчин внушала к ним уважение, и подводники наперебой старались хоть чем-нибудь помочь. Даже всегда хмурый и чем-то недовольный боцман Федор Дубовенко словно бы переродился, В свободное от вахты время он не отлучался от своего подопечного. Поил горячим чаем, шутил-приговаривал: