Торжество незначительности
Шрифт:
Сталин хохочет, и по его голосу понятно, как он счастлив.
Вспоминая историю с куропатками, он лукаво смотрит на своих соратников, особенно на маленького, толстенького Хрущева, у которого как раз в этот момент ярко краснеют щеки, и он опять решается проявить храбрость:
— Но, товарищ Сталин, даже если они и верили во что угодно, теперь они не верят тебе вообще.
Удар кулаком по столу, который услышат везде
– Ты все правильно понял, — отвечает Сталин, — они перестали мне верить. Потому что воля моя ослабела. Моя несчастная воля, я всю ее растратил на эту мечту, в которую поверил весь мир. Я вложил туда все свои силы, пожертвовал собой. А теперь
Ошеломленные товарищи даже не пытались что-либо произнести.
Сталин отвечает сам:
— Я, товарищи, пожертвовал собой ради человечества.
Чувствуя облегчение, все одобрительно кивают. Каганович даже аплодирует.
— Но что такое человечество? Это не есть объективная реальность, это всего лишь мое субъективное представление, а именно: то, что я смог увидеть собственными глазами. А что, товарищи, я все время видел собственными глазами? Я вас видел, вас! Вспомните-ка туалет, где вы запирались и возмущались моей историей про двадцать четыре куропатки? Как я веселился в коридоре, слушая ваши вопли, но в то же время я думал: неужели я трачу все свои силы вот на этих болванов? На этих ничтожеств? Неужели я жил ради них? Ради этих ослепительно заурядных кретинов? Ради этих писсуарных Сократов? И когда я думал о вас, воля моя ослабевала, чахла, убывала, а мечта, наша прекрасная мечта, существующая лишь благодаря моей воле, обрушилась, словно гигантская конструкция, у которой сломали опоры.
И чтобы нагляднее показать это обрушение, Сталин опустил свой кулак на стол, тот задрожал.
Падение ангелов
Звук от удара сталинского кулака еще долго раздается в их головах. Брежнев смотрит в окно и не может поверить своим глазам. То, что он видит, просто невероятно: над крышами завис ангел с распростертыми крыльями. Он вскакивает со стула:
— Ангел, ангел! Другие встают тоже:
— Ангел? Не вижу!
— Да вот! Наверху!
— Боже мой, еще один! Падает! — вздыхает Берия.
— Идиоты, — тяжело дышит Сталин, — вы еще увидите много падающих ангелов.
— Ангел — это знак! — объявляет Хрущев.
— Знак? Но знак чего? — стонет обессилевший от страха Брежнев.
Старый арманьяк истекает на пол
В самом деле, это падение — знак чего? Разрушенной утопии, после которой уже не будет никакой другой? Эпохи, от которой не останется следов? Книг, картин, выброшенных в пустоту? Европы, которая больше не будет Европой? Шуток, над которыми никто больше не засмеется?
Ален не задавал себе подобных вопросов, испуганно глядя на Калибана, который, сжимая бутылку в руке, только что свалился на пол со стула. Он склонился над его телом, которое лежало на спине и не шевелилось. И только старый (о, очень старый) арманьяк истекал на паркет из разбитой бутылки.
Незнакомец прощается со своей возлюбленной
В этот самый момент на другом конце Парижа в своей постели просыпалась прекрасная женщина. Она тоже слышала громкий, резкий звук, словно от удара кулаком по столу; в ее закрытых глазах еще жили воспоминания о сновидениях, в полусне она помнила, что это были эротические сновидения, их конкретное содержание уже заволокло дымкой, но она пребывала в прекрасном настроении, потому что эти сновидения, не будучи особенно чарующими или незабываемыми, были, несомненно, приятными.
Затем она услышала: «Это было прекрасно» — и только тогда открыла глаза и увидела возле двери какого-то мужчину, тот собирался уходить. Голос был высоким, слабым, тонким, хрупким и уже этим походил на самого мужчину. Она его знала? Вроде
да, она что-то такое смутно помнила: коктейль у Д'Ардело, где был еще этот влюбленный в нее старый Рамон; чтобы избавиться от него, она ушла с каким-то незнакомцем; он оказался весьма милым, при этом настолько заурядным и неприметным, что она была не в состоянии вспомнить момент, когда они расстались. Господи боже, так они расстались или нет?
«Просто прекрасно, Жюли», — повторил он от двери, и она, слегка удивившись, подумала, что этот мужчина наверняка провел ночь в одной с ней постели.
Дурной знак
Каклик в последний раз взмахнул рукой, прощаясь, вышел на улицу, сел в свою скромную машину, а в это время в студии на другом конце Парижа Ален помогал Калибану подняться с пола.
— Ты как?
— Ничего, все в порядке. Только арманьяк... Его больше нет. Прости меня, Ален!
— Извиняла — это я, — сказал Ален, — я сам виноват. Не надо было заставлять тебя вставать на этот старый сломанный стул. — И, встревоженный, добавил: — Да ты хромаешь!
— Ерунда, ничего серьезного.
В этот момент в комнату вернулся Шарль и выключил мобильник. Он увидел нелепо скрюченного Калибана, который по-прежнему держал в руке разбитую бутылку.
— Что случилось?
— Я разбил бутылку, — сообщил ему Калибан. — Арманьяка больше нет. Дурной знак.
— Да, очень дурной знак. Мне прямо сейчас нужно ехать в Тарб, — сказал Шарль. — Мать при смерти.
Сталин и Калинин убегают
Если падает ангел, это, несомненно, знак. В кремлевском зале присутствующие, уставившиеся в окно, испытывают страх. Сталин улыбается и, воспользовавшись тем, что никто на него не смотрит, подходит к незаметной двери в углу зала. Открывает ее и оказывается в маленькой комнатушке. Там снимает красивый парадный мундир, надевает старую потрепанную куртку и берет длинное охотничье ружье. Переодевшись в охотника на куропаток, он возвращается в зал и направляется к большой двери, выходящей в коридор. Все взгляды устремлены в окно, а его никто не видит. В самый последний момент, когда он уже собирается положить ладонь на дверную ручку, он на секунду останавливается, словно желая в последний раз лукаво взглянуть на своих товарищей. И тогда его глаза встречаются с глазами Хрущева, который начинает кричать: «Это он! Видите, как он одет? Он хочет, чтобы все думали, будто он охотник! Он втянул нас в эту передрягу, а нам расхлебывать! Но ведь это он виноват! А мы все жертвы! Его жертвы!»
Сталин все дальше уходит по коридору, а Хрущев стучит по стене, бьет кулаком по столу, топает по полу ногами в украинских, плохо вычищенных сапогах. Другие по его примеру тоже начинают возмущаться, и вскоре уже все орут, вопят, топают, скачут, бьют кулаками по столу и в стену, стучат своими стульями по полу, так что в помещении стоит адский шум. Такой же гомон, как и раньше, во время перерывов, когда они собирались в туалете перед керамическими писсуарами с узорами в цветочек.
Все по-прежнему здесь, только Калинин незаметно ускользнул. Гонимый мучительными позывами мочевого пузыря, он скитается по кремлевским коридорам, но, так и не отыскав писсуара, выскакивает из здания и бежит по улицам.