Торжество незначительности
Шрифт:
Вначале люди приходят в недоумение из-за этого выстрела и лица Марии Медичи, лишенного носа; не зная, как реагировать, они оглядываются по сторонам, словно в поисках знака, который все им разъяснит: как истолковать поведение охотника? его надо порицать или одобрить? надо свистеть или аплодировать?
Словно догадываясь об их замешательстве, охотник восклицает:
— Писать в самом знаменитом французском парке запрещено!
Затем, оглядев свою небольшую аудиторию, громко хохочет, и смех его такой веселый,
Старый человек с бородкой клинышком выходит из-за статуи Валентины Миланской, застегивая ширинку, лицо его выражает довольство и умиротворение.
Рамон не скрывает своего прекрасного настроения.
— Этот охотник вам никого не напоминает? — спрашивает он у Алена.
— Конечно напоминает. Шарля.
— Да. Шарль с нами. Это последний акт его театральной пьесы.
Торжество незначительности
Тем временем полсотни детей отделяются от толпы и выстраиваются полукругом, словно собираясь петь хором. Ален направляется к ним, ему интересно узнать, что сейчас будет, а Д'Ардело говорит Рамону:
— Смотрите, как все замечательно организовано. Эти двое просто великолепны! Наверняка актеры без ангажемента. Безработные. Смотрите! Им не нужен театральный помост. Аллей парка вполне достаточно. Они не смирились. Они хотят действовать. Они борются, чтобы выжить. — Затем вспоминает о собственной смертельной болезни и, чтобы присутствующие не забыли о его трагической судьбе, добавляет немного тише: — Я тоже борюсь.
— Знаю, друг мой, и восхищаюсь вашим мужеством, — говорит Рамон и, желая поддержать его в несчастье, добавляет:
— Д'Ардело, я уже давно собирался вам кое-что сказать. О ценности незначительности. Я тогда еще хотел рассказать вам про Каклика. Это мой большой друг. Вы его не знаете. Ладно, это не важно. Сейчас незначительность предстает передо мной совершенно в другом свете, в более ярком свете, так сказать разоблачительном. Незначительность, друг мой, это самая суть существования. Она с нами всегда и везде. Она даже там, где никто не желает ее видеть: в ужасах, в кровавой борьбе, в самых страшных несчастьях. Чтобы распознать ее в столь драматических условиях и назвать собственным именем, порой необходимо мужество. Но надо не только ее распознать, необходимо ее полюбить, эту незначительность, да, надо научиться ее любить. И здесь, в этом парке, с нами, посмотрите, друг мой, она предстает во всей своей очевидности, во всем своем простодушии, во всей своей красоте. Да-да, именно красоте. Вы только что сами сказали: замечательная организация... и при этом совершенно бессмысленная, эти дети смеются... сами не знают почему. Разве это не прекрасно? Вдыхайте же, Д'Ардело, друг мой, вдыхайте эту незначительность, которая вокруг
нас, она есть ключ к мудрости, ключ к хорошему настроению...
В этот самый момент в нескольких метрах от них усатый человек берет за плечи старика с бородкой и обращается к присутствующим торжественным тоном:
— Товарищи! Мой старый друг поклялся мне честью, что больше никогда не будетписать на знаменитых женщин Франции!
Он снова хохочет, люди аплодируют, кричат, и мать говорит:
— Ален, я так рада, что сейчас здесь, с тобой. — Потом начинает смеяться, и смех этот такой легкий, спокойный, мягкий.
— Ты смеешься? — удивляется Ален, ведь он впервые слышит смех матери.
— Да.
— Я тоже очень рад, — взволнованно говорит он.
Зато Д'Ардело не говорит ни слова, и Рамон понимает, что его похвальное слово незначительности не понравилось этому человеку, который более всего ценит серьезность великих истин; он решает подойти с другой стороны:
— Я видел вас вчера с Ла Франк. Вы оба так красивы.
Он внимательно смотрит на лицо Д'Ардело и понимает, что на этот раз его слова понравились гораздо больше. Успех вдохновляет его, и тут же приходит желание солгать, и эта ложь такая абсурдная и в то же время восхитительная, что он решает преподнести ее как подарок, подарок человеку, которому осталось жить недолго:
— Но будьте осторожны, когда вас видят вдвоем, все слишком ясно!
— Ясно? Что ясно? — спрашивает Д'Ардело с едва скрываемым удовольствием.
— Ясно, что вы любовники. Только не отрицайте, я-то все понял. И не беспокойтесь, никто не умеет хранить тайны лучше меня!
Д'Ардело смотрит прямо в глаза Рамона, в которых, словно в зеркале, видит человека смертельно больного и в то же время счастливого, друга известной женщины, к которой он никогда не прикасался, но при этом неожиданно для себя стал ее тайным любовником.
— Дорогой мой, друг мой, — говорит он, обнимая Рамона. И уходит с влажными от слез глазами, но счастливый и довольный.
Детский хор уже выстроился безукоризненным полукругом, и дирижер, мальчик лет десяти, в смокинге и с палочкой в руке, готов дать сигнал к началу концерта.
Но ему приходится выждать несколько секунд, потому что со стороны аллеи с шумом приближается небольшая красно-желтая повозка, запряженная двумя пони. Усач в старой потрепанной куртке высоко вскидывает охотничье ружье. Мальчик-кучер повинуется знаку и останавливает коляску. Усач и старик с бородкой садятся в нее, в последний раз приветствуют восхищенную, размахивающую руками публику, и детский хор запевает Марсельезу.
Коляска трогается с места, по широкой аллее катится к воротам Люксембургского сада и медленно удаляется по парижским улицам.